Читать книгу "Душеприказчик - Антон Краснов"

— Явился! Наверно, и пяти инфоциклов не завалялось… А нам… мне — плати!.. За регистрацию, за надстройку антигравов… И чего это тебя так разнесло, — хорошо кормили?

Она даже не пыталась скрывать своего недовольства. Более того, она продолжала развивать свою пропитанную желчью мысль, показавшуюся удачной:

— Поди, жрал так, что трещало за ушами? Там, говорят, псов сторожевых кормят на убой? Ты, может быть, был там на положении пса, нет? Ты ведь у нас вообще собак любишь, еще на Гвелльхаре по загривку трепал, ласкал? Даром, что я от тебя такой ласки даже близко не видела. Чуть что: убью, пришибу, сброшу вниз, да чтобы прямо на наконечники Священной ограды Братьев попала… чтобы всю насквозь проткнуло!

— Тише ты, дура! — сказал Гендаль Эрккин сквозь зубы, но беззлобно. Скорее устало.

— Я же говорила!.. — всплеснула та руками, одна короче другой. Но Гендаль уже повернулся к ней левым ухом, тем, в котором еще тридцать лет назад, на первой отлучке, лопнула барабанная перепонка. Тогда был взрыв в шахте, прорвавшиеся раскаленные газы живьем запекли в жаркое пять сотен рабочих, а Гендаль отделался вот этой лопнувшей перепонкой. Зато на всю жизнь получил отвращение к жареному и печеному мясу. В глазах нет-нет да вспыхивали короткие видения той преисподней: угольно-черные клубы, огненный провал шахты, глухо ворчит, ворочается дальний грохот, словно в ненасытном брюхе чудовищного великана. В ноздрях невыносимый запах горелого мяса. Сумасшествие. Голодные рудокопы вытаскивают из забоя горячие, еще дымящиеся тела своих недавних товарищей по несчастью, один из них не выдерживает и впивается зубами в плечо покойника… Мясо ароматное, сочное, хорошо прожаренное — чудовищный кулинар ТАМ, в сердце горы, знал, как следует готовить человечину. И вскоре все пространство громадного грузового лифта, поднимающего партию живых и мертвых на поверхность, огласилось жадным чавканьем, хрустом и треском ломающихся костей и суставов — живые поедали мертвых. Гендаль тоже в этом участвовал. Это был последний раз, когда он позволил себе прикоснуться к мясному. Проклятая, проклятая планета Керр из дальнего созвездия Пса!

Эрккин окинул взглядом свой дом. Собственно, он сориентировался бы тут и с закрытыми глазами, потому что все знакомо до тонкости и не изменилось за те очередные десять лет, которые он отсутствовал. Те же три комнаты, две из которых безнадежно завалены хламом, а третья только потому и относительно чиста, что в ней старуха принуждена была готовить пищу и задавать промежуточные настройки дома, а это не терпит грязи и суеты. Гендаль Эрккин глухо бухнул локтем в переборку из грубого синтоколла. С потолка что-то посыпа лось, послышался короткий сдавленный вой датчика: это сработал бытовой уравнитель антигравов, сплошь покрытый пылью и затянутый толстой паутиной. «Откуда тут у нее пауки?! — раздраженно подумал Эрккин… — Ладно бы еще летучие мыши, бурриты[15]или иная крылатая нечисть, но с каких пор пауки научились забираться в Плывущие города? Хотя от неряхи жены всего можно ожидать, поди снова покупала контрабандные товары с родного Гвелльхара».

Эрккин махнул рукой и сел на грубый топчан, обитый материей. Он неспешно высморкался на свои колени и растер ладонью. Старуха смотрела на него выжидающе. Наверно, у возвращенца было такое выражение лица, что она предпочла немного придержать свой болтливый язык и выяснить, с чем же явился домой Гендаль. Он сидел, низко опустив голову и закинув руки с переплетенными короткими пальцами на затылке. Была видна его красная шея — мощная и короткая; бугристые мышцы обтягивала пористая кожа того оттенка, который можно приобрести только в подземных выработках Керра, — карьеры там освещаются особыми световыми пучками, из которых начисто исключена ультрафиолетовая часть спектра и интенсифицированы инфракрасные, тепловые лучи.

— Значит, вот что, — наконец сказал Гендаль, не поднимая головы, — ты не бойся, я не надолго. Я вижу, ты не очень-то мне рада. Но и на том спасибо, что дверь открыла. Я сам знаю, что мне тут не место, в этом вылизанном городе. Да и привык я к земле, не могу, как надувной шарик, болтаться где-то в небе только из-за того, что у этих аррантов на поверхности могут жить и работать только ихние храмовники. А остальные могут на земле, в лесу там или в рощице, у реки… только отдыхать, да и то если оформить разрешение. Здешним, может, это и нравится, а вот только я больше тут жить не буду, да. И на гравиплатформы работать не пойду.

— Вернешься домой? — спросила жена. — На Гвелльхар?

— И поскорее. Да, наверно, так. Первым же рейсом.

— А зачем же сюда явился?

— Так брали-то меня «синие»[16]здесь, в Галиматтео, и теперь обязаны… по закону… сюда же и вернуть. Хотя я просил, чтобы меня забросили прямо на Гвелльхар. Ведь они делали там остановку, чтоб выгрузить других освободившихся, — тех, что были осуждены судом Нижних Земель.

— Не согласились?

— Сама видишь…

— Вижу, — вздохнула старуха. — Конечно, я тебя вижу. Ты первый, кого вижу вот уже в течение десяти дней.

— А что такое? — поднял голову Гендаль. — Тебе снова отключили…

— Ну да, отключили, — сказала та, указывая пальцем на тусклую полусферу, обращенную срезом вверх. Поверхность среза с еле заметным выпуклым бугорком посередине уже начала покрываться пылью. «Значит, этим прибором связи не пользовались вот уже несколько дней, — подумал Эрккин. — В противном случае всю пыль мгновенно уничтожило бы, смело без помощи щетки. Размазало бы на атомы».

— Единственная радость — поговорить с родными из Нижних Земель, из нашего Холльдара, с родными, — продолжала пожилая женщина, уже откровенно давя на жалость. Она, эта старая Гамила, знала своего мужа: тот был груб, суров, порой мог быть жестоким, но у него было доброе сердце. И еще он не выносил женских слез. Совершенно. Вот и сейчас дернул изувеченной щекой, потер грубой ладонью лоб и буркнул:

— Не гнуси. Благополучия не прибавится, а вот меня ты точно изведешь, и тогда… сама знаешь. Ладно, не хнычь, что-нибудь придумаем.

И хлопнул жену по бедру. Та всхлипнула. Гендаль повторил:

— Что-нибудь придумаем. Правда, не обещаю, что нам не придется вернуться домой, на Гвелльхар.

— Ты возьмешь меня с собой?! — Жена даже подпрыгнула от удивления.

— Куда же тебя денешь… Хоть ты и старая обезьяна, эге? Гамила всхлипнула повторно. Гендаль Эрккин качнул массивной головой и глубоко задумался. Странные, непривычные мысли пришли ему на ум, явились непрошеными и закрутили дерзкий, циничный хоровод. Никогда еще он не думал о прошлом, слишком много ему грезилось о будущем — там, в аду керрских каменоломен, когда над твоей головой залегают толщи мертвых горных пород, а над ними, на поверхности планеты, бушует кислотный дождь, выедающий даже залежи металлических руд. Он думал тогда, как вернется, войдет в свой дом, незамысловатый старый дом с ворчливой стареющей — да что там, старой — женой! И вот — он здесь, он может ее обнять, да только не поднимаются руки, и вспоминается нежданно та, другая Гамила, какой она была много лет назад. ТОГДА еще не горела в груди Эрккина эта тусклая, ни на секунду не отпускающая боль. Порой она становилась сгустком такой жуткой концентрированной муки, что готова была разорваться грудь, разойтись вопящими от боли складками плоть. ТОГДА он был молод и не уродлив, — ныне старый, трепанный жизнью пес, а Гамила еще оставалась той привлекательной, плотной, пышущей здоровьем женщиной, к которой его когда-то качнуло, как стрелку рудоискателя к залежи железных руд. Нет, она не была красавицей. Никогда она не была красавицей, да и зачем это подруге Гендаля Эрккина, который в женщинах ценил только силу здоровой молодой самки и способность к деторождению. Ну и — чтобы рядом была, потому Сам Неназываемый аррантов и все племенные боги Гвелльхара заповедали, чтобы рядом с мужчиной всегда была женщина.