Читать книгу "История ислама. От доисламской истории арабов до падения династии Аббасидов - Август Мюллер"

Именно Алиды, поздние, но последовательные мстители за претерпенное ими после падения Омейядов беззаконное гонение, были истинными виновниками полного государственного разложения, которому они способствовали гораздо более, чем бездеятельность позднейших халифов Багдада, более, чем вражда национальностей, даже более, чем печальные последствия преторианских распорядков. Положим, именем их орудовали другие, как это мы видели в дни Мухтара и Мухаммеда ибн Ханафия. Но именно во имя алидов с некоторого времени, когда при Муста’ине и его преемниках унижение Аббасидов достигло крайних пределов, велась пропаганда еще более вредоносная, чем под конец владычества Омейядов. Благодаря ей во всех больших провинциях ощущалось брожение, подготовлялось всеобщее восстание, а последствия его исламский мир никогда уже более не мог загладить. Именно алиды фатимиды главным образом истощили последние силы государства, восстановленные было мужественными властелинами Муваффаком, мутадидом и Муктафи; не будь этих страшных соперников, последним халифам, быть может, удалось бы снова укрепить и оздоровить расшатанный организм. Таким образом, нам предстоит теперь изображение последних катастроф халифата, рассмотрение судеб самостоятельных княжеств и их возрастающих стремлений по пути к государственному разложению; при этом, конечно, мы дадим и характеристику положительных сторон их деяний, но самое главное, чем мы займемся, это пропагандой алидов, которым мы вынуждены приписывать самое могущественное влияние на распадение халифата.

Глава II

НАМЕСТНИКИ И ЭМИР АЛЬ-УМАРА

Кто захотел бы заняться изложением достоверной и подробной истории по большей части недолговечных — малых и больших государств, которые обязаны своим существованием распадению халифата, тому пришлось бы исписать целые тома, если б он пожелал хотя в скромной доле добросовестно отнестись к своей задаче. Дело в том, что существование этих мелких государственных организмов, зависящее прямо от субъективных качеств отдельных личностей, обоснованное на насилии и случайностях, было, во всяком случае, почти всегда слабо обеспечено, большей частью жалко и тревожно. Все те же обстоятельства, способствовавшие утверждению данной династии, могли ежеминутно послужить на пользу возникавшего вновь рода, а последствием являлось неизбежно падение предыдущей династии. Таких государственных третьеразрядных родов, как семья Абу Дулафа, встречается в эту смутную эпоху целые дюжины, а еще более незначительные владетельные роды, так сказать, четвертого и пятого порядка, попадаются в обширных пределах царства исламского, во времена упадка халифата Аббасидов вплоть до монгольского нашествия (приблизительно в период от 250–600 = 860–1200), сотнями. Но следить внимательно за судьбой каждой из этих беспрерывно меняющихся династий столь же мало подобает историку ислама, как если бы, например, историку Германии взбрело на ум в подробности и точно излагать изменчивые судьбы княжеских родовых линий Лейнингенской либо графов Сольмских. Бытописателю следует доискиваться вечного, постоянного в текущих явлениях жизни народа, это неизменное и необходимое хорошенько усвоить, признать и оценить по достоинству для уяснения истинного развития мухаммеданского мира. Героическая эпоха арабского народа канула уже в вечность; невзирая на всевозможные ужасы, деяния юного народа придали ей нечто обаятельное и величественное. При описании следующей ступени развития не стоит расследовать с прежним рвением во всех частностях ничтожные деяния измельчавших людей. Когда же среди все возрастающей порчи данной эпохи мелькнет призрак истинного величия либо вынырнет действительно прочный успех, то такое исключительное зрелище тем более обратит на себя наше внимание. Во второй половине III и в начале IV столетий (860–960) три рода обращают на себя особое внимание: Аглабиды в Африке, Тулуниды в Египте и Хамданиды в Сирии и Месопотамии. Несмотря на разнообразие их происхождения, деятельности и судеб, между всеми ими одно общее — эти династии сумели, хотя на некоторое время, переустроить более крупные отделы клонящегося к разложению государства в прочные княжества, оберегая подчиненные им народы от ужасов междоусобной резни, которая именно в это самое время началась между несчастными обитателями срединных стран аббасидского халифата. Итак, эти три рода заслуживают полное право, пред всеми остальными, на преимущественное наше внимание; историю их мы обязаны изложить относительно более подробно.

Мы покинули родоначальника Аглабидской династии в тот момент, когда он был утвержден Харуном в качестве наместника провинции «Африка». Признавая в обычной тогдашней форме главенство багдадского двора, новый правитель дал одновременно понять, что готов на сохранение этого верховенства лишь внешним образом, а в сущности решился твердо удерживать приобретенную им независимость. Отношения эти поддерживались обеими сторонами с величайшим постоянством и искренней предупредительностью в течение более ста лет, при всей в сущности шаткости подобных условий. Была ли когда-нибудь посылаема из Кайрувана определенная дань в столицу халифов, нам, конечно, неизвестно; но постоянно, насколько это зависело от власти Аглабидов, производилось моление за каждого аббасидского халифа, чеканилась также монета с именем верховного владыки. В этой отдаленной провинции уважение к авторитету наместника пророка было столь велико, что единственно раз лишь, в начале III столетия, один только африканский принц Зиядет Алла I, в своем роде Мансур этого владетельного дома, осмелился открыто выказать непослушание халифу. И он, несомненно, был прав, ибо Ма’мун потребовал от него чеканки на монетах рядом с именем халифа также и фамилии одного из своих генералов[354], иными словами, потребовал, чтобы Зиядет Алла признал другого за генерал-губернатора. Подобного рода приказания, во всяком случае, не обязан был исполнять вассал. Ма’мун, как кажется, отменил, нисколько не прекословя, свое необдуманное распоряжение. Но когда в 289 (902) подданные Ибрахима II принесли жалобу энергическому халифу Му’тадиду на тиранства их властелина, тотчас же воспоследовал указ сюзерена, коим повелевалось правителю передать власть сыну. И тот, кто никогда доселе ни от кого не принимал советов, безропотно сложил с себя власть, нимало не задумываясь. Нетрудно уразуметь причины этих, по-видимому, платонических, отношений между эмиром Кайрувана и халифом багдадским, доставлявших между тем обеим сторонам существенные выгоды. Не следует упускать из вида, что первый, находясь между берберами запада и аббасидскими наместниками Египта, очутился, так сказать, между двух огней, и ему, конечно, нежелательны были вторжения в его область каждого из этих опасных элементов; но самым главным было то, что законность владычества над африканскими арабами зависела единственно и исключительно от инвеституры халифа, и из бесчисленных восстаний подчиненных военачальников эмир мог вывести правильное заключение, что это освящение его власти главой ислама, несомненно умножающее в широких кругах населения уважение к нему, становилось крайне необходимым. С другой стороны, и Аглабиды служили для Аббасидов прикрытием тыла государства не только от берберов, зараженных частью хариджитизмом, частью шиитством, но также и еще в большей, пожалуй, мере от византийцев, силы которых ослаблялись вследствие набегов африканцев на Сицилию и нередко бывали через это отвлекаемы от сирийской границы. Вот почему в Багдаде старательно заботились о сохранении «Африки» в одних и тех же руках. Когда в 196 (811/2) Ибрахим I очутился в весьма скверном положении ввиду вспыхнувшего опасного восстания, наместник Египта поспешил снабдить его хотя бы значительной денежной суммой, розданной в виде подкупов влиятельным лицам и произведшей раскол в неприятельском лагере; таким образом, дана была ему полная возможность подавить бунт.