Читать книгу "Любовь — всего лишь слово - Йоханнес Марио Зиммель"

Харденберг направился к выходу. У двери он мимоходом потрепал Рашида по темным волосам.

— Тебе, малыш, придется подождать меня несколько минут, — сказал он. — Я скоро вернусь.

— Разумеется, сэр.

Ханденберг подал Маркусу знак. После чего тот сел рядом с Рашидом и похлопал его по плечу.

— Ты умеешь играть в бильярд?

— Да, сэр.

— Хочешь сыграть со мной?

— Нет, сэр. Не сердитесь. Я не хочу играть.

— Почему?

— Потому что убили моего брата, — ответил принц. — Мне очень грустно. Пожалуйста, не надо со мной говорить. Иначе я заплачу, а мой отец всегда повторял, что плакать в присутствии посторонних невоспитанно.

Маркус уставился на маленького мальчика. Затем слегка толкнул бильярдный шар. После чего в большой бильярдной воцарилось молчание.

А за окнами падал снег, засыпал пути и дороги, со скрипом и треском ломал своей тяжестью толстые ветви старых деревьев. Казалось, будто сам воздух уже состоит из снега, будто и самого воздуха уже не осталось, а только некая мешающая дышать, удушающая все живое и в то же время не осязаемая и не имеющая, названия среда, одновременно невесомая и тяжко давящая, низвергающаяся из бесконечности небес и сама без конца и края — нескончаемое движение мириад снежинок. Потом самые древние старики скажут, что не припомнят за всю свою жизнь другого такого снегопада.

3

Редактор Лазарус представился главному комиссару Харденбергу в роскошном холле гостиницы «Амбассадор». При этом он два раза чихнул.

— Пожалуй, эта поездка будет для меня смертельной. Дело в том, что я смертельно болен. Каждое перенапряжение может обернуться для меня концом.

— Зачем же вы тогда ехали сюда в горы?

— Затем, что я хотел доставить вам рукопись.

— Это могли бы сделать и мои люди.

Лазарус, перед которым на тарелке еще лежали объедки торта, вытер рот и с достоинством ответил:

— Рукопись вам, господин комиссар, должен был доставить тот, кто первым прочел ее. После ее прочтения вы для меня перестали быть незнакомцем. И, несмотря на мои недуги — надеюсь, вы меня поймете, — мне любопытны чужие жизни. Я полагаю, что любопытство к жизни особенно сильно у тех, кто знает, что скоро покинет этот мир. И поэтому я прошу вас позволить мне принять участие в расследовании.

— Не выйдет.

— Не могу согласиться. Передавая вам рукопись, я даю вам в руки важнейший доказательственный материал. Разве я не мог бы пару дней побыть вашим ассистентом?

Харденберг задумчиво посмотрел на мягкотелого, розоволицего человека, доедавшего ложечкой остаток торта.

— Зачем вам?

— Затем, что я хочу узнать последнюю главу.

— Последнюю главу?

— Да, последнюю главу той рукописи, что я вручил вам. Ведь в ней недостает как раз этой последней главы. Прочтите рукопись. Она продвинет вас намного вперед в ваших поисках. А вы отныне — не правда ли — будете везде представлять меня, как вашего сотрудника?

— Да… пожалуй… насколько это будет возможно.

4

Вернувшись в бильярдную, главный комиссар уголовной полиции Харденберг отослал своего сотрудника Маркуса.

— Ну, Рашид, давай продолжим наш разговор.

Харденберг положил толстую рукопись, врученную ему Лазарусом, на бильярдный стол и вновь сел на зеленое сукно.

— Итак, ты встретил своего друга Оливера.

— Да, сэр. И он послал меня за своим «ягуаром».

— Где он был, когда ты вернулся?

— В баре. Кажется, он называется «Голубым баром».

— Он что-нибудь выпил?

— Оливер выпил порцию коньяка и позвонил по телефону. Когда я вошел, он как раз положил трубку. Телефон стоял на стойке бара. В баре было довольно много людей.

— Значит, они — я имею в виду по крайней мере некоторые из них — должны были слышать, что Оливер говорил по телефону.

— Пожалуй, что так. Но я не знаю этих людей.

— Мы постараемся найти их через газеты.

— Да, — сказал Рашид, — но откликнутся ли они?

— А почему, собственно, нет?

— Сэр, может найтись много причин, по которым те, кто был в баре, не захотят признаться в том, что они там находились.

— Бармен показал, что твой друг Оливер, по всей видимости, говорил с женщиной. Ты догадываешься, с какой именно женщиной он мог говорить?

— Да, сэр.

— С какой же? Как ее зовут?

— Извините, но этого я не хотел бы говорить. Оливер бы моим другом. А эта дама… Нет, я не могу сказать.

Харденберг постучал пальцем по лежавшей рядом с ним папке с рукописью.

— Твой друг написал роман. Сегодня ночью я его прочту и буду знать, кто эта дама.

Рашид промолчал.

— А ты мне не скажешь?

— Ни за что. Я посчитал бы себя предателем.

Харденберг посмотрел долгим взглядом на маленького мальчика с шелковыми ресницами и влажными черными глазами и вздохнул.

— Ну, ладно. Конечно, ты должен защищать интересы своего друга.

— Я рад, сэр, что вы это понимаете.

— Что было после того, как ты забрал машину из гаража?

— Мы поехали во Фридхайм, в интернат.

— Оливер торопился?

— Очень. Он ссадил меня около «Родников» — дома, где я живу — и сказал, что ему еще кое-куда надо съездить.

— Куда?

— Он не сказал.

— Он был веселый или грустный?

— Очень веселый и взволнованный.

— Тебе известно, что машину Оливера мы нашли в двух километрах от школы — почти совсем засыпанную снегом?

— Я слышал об этом.

Харденберг вновь прокатил по зеленому сукну белый шар. Рашид толкнул его назад. В течение последующего разговора они делали это еще несколько раз.

— Машина была изнутри вся в крови.

Рашид судорожно сглотнул:

— И Оливер тоже был весь в крови, так ведь? Перед тем как его повесить, кто-то его жутко избил.

— Ты действительно веришь, что его убили?

— Да, я твердо убежден.

— Но ведь у Оливера здесь, у вас, только друзья и ни одного врага!

Рашид опустил голову и молчал.

— Ну?

— Мне нечего сказать.

— Если ты думаешь, что его убили, то как, по-твоему, это связано с этой женщиной, о которой ты не желаешь говорить?