Читать книгу "Жюстина, или Несчастья добродетели - Маркиз Де Сад"

Глава 17

Окончание оргий. — Ученая беседа. —Расставание. — Бегство Жюстины

Компания сластолюбцев, собравшихся на следующий деньпродолжить свои гнусности, была весела, как обычно, словно накануне не былосамых ужасных из всех мыслимых жестокостей. Вот что значит душа распутника!Полное пресыщение всем на свете, абсолютная глухота ко всему, кроме своихпороков, и самое преступное безразличие — вот что влечет ее к новым злодействамили к сладостным воспоминаниям о старых. В тот день и в два последующих Роза иЛили выдержали на своих хрупких плечах всю тяжесть сладострастия этих монстров.Что касается Жернанда, он потерял голову от Марселины, своей сестры, чей заднаходил самым прекрасным в мире, и за это время десять раз пускал ей кровь, тои дело прикладываясь к ее ранам, насыщая свою бездонную глотку ее кровью.

— Мне кажется, — заметил Брессак, восхищенныйтаким изысканным вкусом, — мне кажется, дядюшка, что это придает вашейфантазии особую прелесть. Если человек любит кровь, он должен насытиться ею —это и есть антропофагия в чистом виде, а меня, признаться, антропофагия всегдавозбуждала.

Тогда все последовали примеру Вернея, даже Доротея испилакровь Марселины. Эти ужасы чередовались с прогулками, во время одной из нихБрессак обнаружил девочку четырнадцати лет, прекрасную как весна, и похитил ее,чтобы позабавить общество. Подарок этот был принят с восторгом, и трудноприпомнить пытки и унижения, которые бы не претерпела несчастная. Однаждывечером зашел разговор об этой счастливой находке, и вдруг мадам де Жерандосмелилась высказать свое суждение:

— Вы полагаете, господа, что если бы родители этойбедняжки были так же могущественны, как вы, они не наказали бы вас за ваше омерзительноеповедение? И если их нищета — это единственная причина вашей безмятежности,значит вас можно назвать законченными злодеями.

— Знаешь, друг мой, — обратился Верней кбрату, — если бы такие слова я услышал от своей жены, я бы поставил ее наколени перед всеми и приказал бы лакею избить ее до полусмерти, но посколькумадам мне не принадлежит, я ограничусь тем, что разобью ее замечания в пух ипрах.

— Это будет чудесно, — оживился хозяинзамка, — но имейте в виду, что я тоже не претендую на снисходительность, апосему предлагаю, чтобы мадам де Жернанд выслушала достойную отповедь моегобрата, испытывая при этом страдание: мы поставим ее на четвереньки, заставимповыше задрать ягодицы, установим две свечи поближе к ее заднице, которые будутмедленно поджаривать ее, пока будет продолжаться лекция.

Раздались дружные крики «браво», мадам де Жернанд принялауказанную позу, и Верней начал так:

— Прежде всего надо раз и навсегда взять за неоспоримуюоснову любого суждения на подобные темы тот факт, что природа намеренно создалакласс людей, подчиненных другому классу по причине своей слабости или своегопроисхождения: исходя из этого, если предмет, приносимый в жертву человеком,дающим волю собственным страстям, принадлежит к упомянутому слабому и недоразвитомуклассу, тогда этот жрец совершает не более зла, чем владелец фермы, убивающийсвоего поросенка. Если кто-то сомневается в этом, пусть он бросит взгляд нанашу землю, пусть попробует отыскать на ней хотя бы один народ, который бы неимел в своей среде такой презренной касты: такими были евреи для египтян, илотыдля греков, парии для брахманов, негры для европейцев. Какой смертный наберетсянахальства утверждать вопреки очевидности, что все люди рождаются равными всмысле прав и силы? Только, пожалуй, такой мизантроп как Руссо мог выдвинутьподобную парадоксальную мысль, потому что, будучи сам слаб от природы, онпредпочел опустить до своего уровня тех, до кого он не осмелился возвыситься.Но по какому праву, спрашиваю я вас, пигмей ростом четыре фута и два дюймасмеет равнять себя с рослым и сильным существом, которому сама природа даламогущество и телосложение Геркулеса? Не следует ли считать с таким же успехом,что муха — ровня слону? Сила, красота, фигура, красноречие — такими былидобродетели, которые на заре человеческих обществ обеспечили авторитет людям,которые ими правили. Всякая семья, всякое поселение для защиты своих владенийизбирало из своей среды человека, который по общему мнению объединял в себенаибольшее количество качеств, перечисленных выше. Этот властитель, наделенныйправами, которые дало ему общество, брал в рабы самых слабых и безжалостнорасправлялся с ними всякий раз, когда того требовали его личные интересы, илистрасти, или даже прихоть людей, давших ему власть. Кто скажет, насколько этакажущаяся жестокость была необходима для поддержания его авторитета? Ктосомневается в том, что деспотизм первых римских императоров служил величиюимперии-властительницы мира? Когда появились организованные общества, потомкипервых предводителей, хотя очень часто их силы или моральные качества былимного ниже, чем у предков, продолжали удер— живать власть над соплеменниками:так появилась знать, корни которой уходят в природу. Вокруг них продолжалигруппироваться рабы — чтобы служить им или обеспечивать под началомпредводителя величие и расцвет нации, и этот вождь, чувствуя необходимостьукрепить свои права, как в своих интересах, так и в интересах общества,сделался жестоким в силу необходимости, честолюбия, а чаще всего из-за своегораспутства. Такими были Нерон, Тиберий, Гелиогобал, Венцеслав, Людовик XI и имподобные деспоты.

Они стали наследниками власти, данной их предкам, в силунеобходимости или случайности и злоупотребляли ею в силу каприза. Но какое злоприносили эти злоупотребления? Разумеется, гораздо меньше, чем ограничение ихвластных функций, поскольку злоупотребление всегда поддерживает государстводаже ценой немногих жертв, а ослабление власти их не спасет, зато швыряет народв пучину анархии. Следовательно, — и к этому я подхожу, — очень малонедостатков в системе, где самый сильный злоупотребляет своей силой, и не стоитмешать ему давить слабых. Разве сама природа не являет нам бесчисленные примерыэтого необходимого давления сильного на слабого? Сильный ветер ломает розовыйкуст, подземные толчки переворачивают, разрушают хрупкие жилища,неосмотрительно построенные в опасном месте, орел проглатывает королька, мысами не можем ни дышать, ни двигаться без того, чтобы не уничтожать при этоммиллионы микроскопических атомов. «Ну хорошо, — скажут тугодумныепоклонники нелепого равенства, — не будем оспаривать физическое иморальное преимуществ? одних видов над другими, с этим мы согласны, но и выдолжны хотя бы признать, что все люди равны перед законом». И вот с этим я никакне могу согласиться. В самом деле, как возможно, чтобы тот, кто получил отприроды властное предрасположение к пороку либо за счет превосходства своих сили особого устройства своих органов, либо за счет воспитания, обусловленногопроисхождением или богатством, — как это возможно, чтобы этот человек былсудим тем же самым законом, который рассчитан на добродетельных и скромных всвоих желаниях людей? Разве можно назвать справедливым закон, которыйнаказывает в одинаковой мере этих разных людей? Естественно ли такое положение,когда за— кон одинаково относится к тому, кого все толкает к злодейству, и ктому, кто стремиться к осторожности? В этом я усматриваю чудовищнуюнепоследовательность, высшую несправедливость, и никакая разумная нация непозволит себе такого. Никак невозможно, чтобы закон одинаково подходил для всехлюдей. Это относится как к моральным, так и физическим свойствам: разве непокажется вам смешным чудак, который, не делая никаких различий, вздумал быпрогнать с рынка здоровенного мужика как какую-нибудь старую попрошайку? Нет иеще раз нет, друзья. Только для народа пишется закон, народ же является самойслабой и самой многочисленной частью общества, ему необходимы тормоза, которыесовершенно не нужны человеку могущественному и которые не подходят ему ни подкаким видом. Основная задача мудрого правительства заключается в том, чтобынарод не сокрушил власть сильных: когда это случается, тысячи несчастийсотрясают государство и заражают его опасными болезнями на целые века. Но еслив государстве нет иных недостатков, кроме злоупотребления сильными своейвластью в ущерб слабым, в результате чего тяжелеют оковы простонародья, тогдавместо зла это явление становится благом, и всякий закон, стоящий на стражетакого порядка, будет служить славе и расцвету страны. Такое мировоззрениецарило в феодальной системе, когда Франция достигла высшей ступени своеговеличия и благосостояния по примеру древнего Рима, который никогда не был таквелик, как в последний период, в эпоху деспотизма. В Азии множество государств,где знать может творить все… где только народ находится в цепях. Стремиться кослаблению могущества тех, кому оно подарено рукой природы, — значитпротиворечить ей; служить ей — это значит следовать примерам жесткости идеспотизма, которые она постоянно явит нам, значит использовать все средства,которые она вложила в нас, чтобы дать выход нашей энергии: кто уклоняется отэтого — глупец, не достойный такого щедрого подарка…