Читать книгу "Плач к Небесам - Энн Райс"

Ближе к вечеру толпа рассеивалась, потому что приближалосьволнующее зрелище — финал скачек. Пятнадцать лошадей сначала вели под уздцы сплощади Народа на площадь Венеции, а потом обратно на первую площадь, где ихотпускали, и лошади неслись вскачь, совершенно свободно, на вторую площадь. Этобыло жестокое зрелище, полное волнующей опасности. Животные давили друг друга,неизбежно затаптывали кого-то в людской толпе и наконец врывались на площадьВенеции, где и определялся победитель.

Потом, когда солнце садилось, участники маскарада снималимаски, улицы пустели, и все направлялись дальше — на балы, гремевшие по всемугороду, или на самое главное развлечение — в театр.

Оперная публика безумствовала как никогда. И хотя маски ужебыли сняты, в зале преобладали маскарадные костюмы, особенно дарующие свободутабарро. Женщины в военных мужских костюмах наслаждались возможностями,предоставляемыми брюками. Противоборствующие лагеря поклонников Беттикино иТонио неистовствовали, стараясь перекричать друг друга.

Ложи казались переполненными настолько, что могут вот-вотрухнуть, и театр вновь и вновь сотрясался аплодисментами и криками «браво!».

Потом все отправлялись домой — Тонио и Кристина в объятиядруг друга, чтобы проснуться на заре и вновь окунуться в водоворот карнавала.

Но иногда посреди этого столпотворения Тонио вдруг застывална месте, закрывал глаза и, покачиваясь на пятках, представлял, что находитсяна площади Сан-Марко. Ближние стены исчезали, сменяясь открытым небом и золотоймозаикой, сверкающей над многотысячной толпой, как огромные немигающие глаза.Ему казалось, что он чувствует запах моря.

С ним были его мать и Алессандро, и это происходило на томсамом первом, славном карнавале, когда они наконец получили свободу и мирказался таким прекрасным и полным изумительных чудес. Он слышал ее смех,чувствовал ее рукопожатие, и ему казалось, что все воспоминания о ней былиполными, и их не затрагивали дальнейшие несчастья. У них была общая жизнь, таки останется навсегда.

Ему нравилось думать, что она рядом, что каким-то образомона знает и понимает все это.

И если в эти дни горькой и тайной скорби он испытывал оструюболь, то из-за того, что ему так и не удалось больше поговорить с матерью,посидеть рядом с нею, сжимая ее руки в своих, из-за того, что он не успелсказать ей, как сильно ее любит, и что совсем не в его силах что-либо изменить.

Она казалась такой же беспомощной в смерти, какой была вжизни.

Но когда он открывал глаза, то снова оказывался в Риме, иримские девушки бегали вокруг и щекотали тех, у кого не было масок, своимиплетеными веничками, мужчины в костюмах адвокатов осыпали толпу бранью, а самыебольшие нахалы — молодые люди в женских платьях — предлагали себя другим,оголяя грудь и выставляя напоказ бедра. И, видя всю эту кипучую жизнь вокруг,Тонио в который раз осознавал то, что знал всегда: он никогда, никогда несобирался расставаться с матерью. Никогда, даже в самых кошмарных снах о местиили судилище не снилось ему ни прощальное слово, ни протянутая рука, ни вздохлюбви. Он скорее смутно представлял себе ее в траурных одеждах, плачущей средиосиротевших детей, потому что ее муж, единственный муж, которого онадействительно знала, убит и отнят у нее.

Марианна была избавлена от этого. И это было теперь отнято унего. Ей не пришлось снова надевать траурное платье. Она спала в гробу. И этоКарло оплакивал ее. «Он убит горем, — писала Катрина. — Он вне себя иобещает не пожалеть ничего для своих детей. Но хотя он работает все больше ибольше, клянясь, что будет для своих детей и отцом, и матерью, он находится встоль плачевном состоянии, что в любой момент может выйти из зданиягосударственной канцелярии и пуститься бродить по площади как умалишенный».

Он почувствовал, как Кристина сжала его руку.

Толпа толкала его со всех сторон и чуть не сбила с ног.Перед его глазами снова была мать. Она лежала в гробу. «Интересно, —подумал он, — как они одели ее? Надели ли они на нее те красивые белыежемчуга, что ей подарил Андреа?» Перед его глазами проплывала похороннаяпроцессия — волны людей, одетых в красное — красное как цвет смерти, —устремляющихся к черным гондолам, волны людей и морские волны, и он слышалтихие причитания оплакивающих, растворяющиеся в соленом ветре.

Лицо Кристины было полно любви и грусти.

Она стояла на цыпочках, обнимая его. Она была такойвосхитительно настоящей, такой теплой, и ее губы, нежно целующие его, словнопросили: вернись ко мне.

* * *

Они поспешили через Виа Кондотти. Взбежали по лестниценаверх, в студию на площади Испании.

И, большими глотками осушив прямо из горла бутылку вина,задернули на кровати тяжелые занавеси и быстро, лихорадочно занялись любовью.

Потом они молча лежали и слушали отдаленный рокот толпы.Вдруг внизу кто-то отрывисто засмеялся. Смех словно поднялся по стенам и ушел воткрытое небо.

— Что с тобой, скажи? — наконец попросилаона. — О чем ты думаешь?

— О том, что я жив, — вздохнул Тонио. —Просто о том, что я жив и очень, очень счастлив.

— Пойдем. — Кристина резко встала. Потянула его,вытаскивая из теплой постели, накинула ему на плечи рубашку. — У тебя ещечас до театра. Если поторопимся, увидим скачку.

* * *

— Времени не очень-то много, — улыбнулся он,надеясь удержать ее дома.

— А ночью, — сказала она, целуя его снова иснова, — мы идем к графине, и уж на этот-то раз ты потанцуешь со мной. Мыведь с тобой никогда не танцевали. На всех тех балах в Неаполе, что посещали...вместе.

Он не двигался, и тогда Кристина одела его, как ребенка,аккуратно застегнула своими пальчиками жемчужные пуговицы.

— А ты наденешь фиолетовое платье? — шепнул Тониоей на ухо. — Если наденешь, я потанцую с тобой.

Впервые за долгое время он сильно напился. Он знал, чтоопьянение — враг печали. Как там написала Катрина? «Карло бродит по площади какумалишенный и вино — его единственный спутник»?

Но зал был полон людей, вихрем кружились яркие краски,звучал неустанный ритм музыки. А Тонио танцевал.

Танцевал так, как не танцевал уже много-много лет, и всестарые па вспомнились самым волшебным образом. Видя перед собой восторженноеличико Кристины, он всякий раз наклонялся и украдкой целовал ее, и емуказалось, что он в Неаполе, в те времена, когда так мечтал о ней.

А еще он был сейчас в Венеции, в доме Катрины. Или темдалеким летом на Бренте.