Читать книгу "Древняя Греция - Владимир Миронов"

Х. Гелль. Аристотель и его ученик Александр

Вторая часть их взаимоотношений касается советнической деятельности философа. Тут дело сложнее, ибо царям трудно советовать. Приведу письмо, которое считают письмом Аристотеля к царю Александру. Он пишет: «Многие мудрецы доказывали, что желание добра позволяет приобщиться к участи богов, потому что на возвращении дара и дарении держится жизнь людей, состоящая в том, что они отдают, принимают и снова воздают. Поэтому прекрасно и справедливо жалеть и миловать всех незаслуженно несчастных, ведь жалость есть признак кроткой души, а жестокость признак невоспитанной, и особенно добрых; ведь безобразно и жестоко презирать впавшую в несчастье добродетель… Старайся же быть скор на добрые дела и медлителен на гнев: первое – царственно и милостиво, второе – отвратительно и свойственно варварам. Впрочем, делай, что считаешь правильным, не презирая полезных мнений». Если в начале их дружбы царь внимал учителю, как простой ловец истины, то в дальнейшем он склонился к мысли, что есть знания скрытые и недоступные даже философам. Если его наставнику в области военных и физических упражнений, верному служаке Леониду, Александр, завоевав Восток, прислал не менее 18 тонн пряностей, ладана и мирры (удовлетворив «надежду, что учитель поселил в душе мальчика»), то, разумеется, труднее было удовлетворить духовные и интеллектуальные надежды своего великого учителя – Аристотеля.

Карта походов Александра Македонского

Особенно если принять во внимание некоторые стороны его взглядов. Так, в сфере конкретной политики Аристотель выделял 3 основные демократические акции: 1) запрещение рабства за долги; 2) предоставление права жаловаться на суд лицам, посторонним потерпевшему; 3) апелляция к народному суду. «Последнее, как говорят, более всего повело к усилению массы, потому что, ставши верховным судьей, народ делается неограниченным властелином в государстве». Весь этот демократический соус, конечно, выглядел нелепо в глазах царя – повелителя мира. Так же нелепо выглядит введение в стране, руководствующейся тысячелетней традицией царей, суда присяжных.

Хотя вряд ли Александру удалось бы создать империю без усвоения полученных им от философа важных знаний. Опираясь на знания и опыт наставников, тот показал себя талантливым стратегом и умелым администратором. Понимая, что Восток – материя особая, Александр выработал свой стиль управления. Суть оного – учет специфики регионов, обычаев, нравов. Подтверждение того, что он искренне пытался понять нравы и систему ценностей Востока, служит и его известная «беседа» с брахманами-софистами (индийские мудрецы). О ней рассказывают многие: Арриан, Страбон, Плутарх. Хотя иные отрицают факт беседы. Арриан считал, что софисты ответили всего на один вопрос. Плутарх же говорит о беседе Александра с плененными им гимнософистами. Зная нрав полководца, можно предположить, что беседа скорее всего походила на допрос. Мегасфен же пишет, что завоеватель мира не нашел ничего умнее как стал угрожать мудрецам. Если учесть, что встретились люди, говорящие на разных языках, воспитанные в совершенно разных культурах, мыслящие в разных плоскостях, вряд ли такая беседа могла быть сколь-либо плодотворной. Позднее факт встречи был сообщен культурному сообществу киниками-греками. В описании киников Александр рисуется жестоким завоевателем, что в общем и целом соответствует действительности. По их мнению, в споре с мудрецами Индии, что близки в своих воззрениях киникам, Александр потерпел жестокое поражение.

В случае с Александром Македонским Аристотелю не удалось реализовать свои идеи. Ученик, не успев построить Александрию, тут же поспешил объявить себя богом. Стоило царю ознакомиться с обычаями восточных сатрапов, как он ввел их и у себя при дворе. Аристотель писал ему: «Время не сможет здесь ничего затмить, потому что прекрасные советы учений и увещаний имеют своим зрителем вечность. Старайся поэтому превратить власть не в высокомерие, а в добрые дела сообразно добродетели, выше которой в жизни ничего не может быть. Человек, смертный по природе, после неизбежной смерти может благодаря величию своих дел стяжать бессмертную память. Помни одно: ты воспитан не неразумно, как некоторые, получившие нелепые убеждения; у тебя и знатный род, и унаследованное царство, и надежное образование, и повсеместная слава. И насколько ты выделяешься дарами судьбы, настолько же ты должен и первенствовать в доблести и прекрасных делах. Впрочем, твори полезное, довершая задуманное». У философа и политика-завоевателя различные представления о том, что следует считать «доблестью» и что является подлинно «прекрасными делами». И всегда ли надо следовать тому, чему учит греческая философия? Так, Аристотель внушал ему, что в варварах следует видеть лишь животных или растения, а вовсе не соратников и друзей. Философ рекомендовал, что одними народами надо управлять «гегемонически», а другими – «деспотически». Но полководец и политик, конечно же, не мог себе позволить такой вольности, реализуя идею «всемирной империи».

Битва при Гранике

Еще при жизни Филиппа стало ясно, что между жизненными целями и задачами ученого и царя-завоевателя, каковыми были Аристотель или Филипп с Александром, лежала бездна, преодолеть которую трудно. На словах те превозносят Аристотеля. В книге «Цветы литературы» Аль-Хусри приводится такой разговор: «Спросили Александра Великого: – Почему ты уважаешь своего учителя больше, чем родного отца? – Отец подарил мне жизнь бренную, – ответил Александр, – а учитель – вечную». Александр рвался к власти, к славе победителя-громовержца и воина… Молодость мужественна. Аристотель считал, что Сократ не прав, называя мужество знанием. Знание становится наукой благодаря опыту. «Стало быть, мужество не наука». Но при чем тут мужество или наука? У царя на первом месте одна наука – искусство управлять и властвовать (и по возможности с наибольшой пользой для его народа). Поэтому серьезные разногласия между учителем и учеником были неизбежны.

К примеру, Аристотель в одном из ранних писем дает наказ царю Филиппу: «Выведи гарнизоны из городов, дай эллинам свободу управления; заблудшим дай раскаяние, благомыслящих немедленно надели дарами. Действуя так, и не однажды, а всегда, ты надежнейшим образом сохранишь и будешь иметь в безопасности здание своей власти». Надо ли доказывать, что подобный текст выглядит (в свете тех жесточайших реалий) не только наивно, но и глупо. Разве Аристотель не понимал, что вывести гарнизоны из городов равносильно их потере (в тогдашнем мире, где все или почти все держалось на силе и мощи армий или золоте, как и ныне). Дать свободу управления в тогдашнем мире значило – потерять провинции. Выполнение такого требования Аристотеля не могло привести в тех условиях к позитивным результатам. А разве не так же бездарные лидеры России (1985—2000 гг.), живя в отвлеченном «мире грёз», пошли на полное разрушение мощной державы. Хотя заметим, СССР – более крепкое и жизнеспособное объединение, нежели Империя Александра! И это все яснее становится (уже сегодня) многим нашим собратьям и друзьям.