Читать книгу "Память всех слов. Сказания Меекханского пограничья - Роберт М. Вегнер"

Когда они выходят из храма, никто на них не смотрит.

Эпилог

Метель закончилась два дня назад, но после нее пришел снег, и белые хлопья продолжили сыпаться с небес еще много часов. Мягкий пух ложился в сугробах, встававших на пару футов. Лагерь исчез, растворился в пейзаже; чужак, не зная о присутствии Стражи, мог бы его и не заметить, пройдя на расстоянии в несколько шагов.

Лагерь. Это было явно гордое название для нескольких ям, выкопанных в утрамбованном снегу, который на этом перевале лежал слоем во много локтей. Они не ставили палаток, поскольку местность была немирной; гладкие скальные стены поднимались на полмили, оледеневший снег между ними казался вылизанным. Название, которое аборигены дали перевалу – Свистулька Дресс, – тоже возникло не на пустом месте. Но если судьба или приказ командования пошлет человека на единственную дорогу, ведущую за Большой хребет, на дальний Север, в землю морозных пустынь и океана, бичуемого вечными ветрами, того океана, на котором ледяные горы и льдины тысячелетиями танцуют друг с другом, – то есть туда, где начинается истинное царство Андай’и, то он должен был предполагать, что там окажется морозно и ветренно.

Они выкопали ямы на ахерский манер, прикрывая их сверху полукруглой крышей из снежных блоков, а когда Дресс хотелось посвистеть – сидели там, попеременно следя, чтобы снежные вихри, несомые с севера, не засыпали вход.

Это была третья, самая долгая, длившаяся почти четыре дня метель, которую им пришлось пережидать. Когда все закончилось, то небо – как и все прошлые разы – прояснилось, а температура резко упала. Лучшим способом понять это было следить, с какой скоростью борода и усы покрываются инеем. Если человек, пройдя двадцать шагов, выглядел седым дедом, значит, стало и вправду холодно. Но на самом деле мороз их радовал. Он означал, что в ближайшие четыре-пять дней метели не будет.

Они сидели на перевале уже месяц, согласно приказу наблюдая за другой стороной Большого хребта. Кеннет сначала считал приказ абсурдным, идиотской придумкой армейской бюрократии, где какой-то траханный в жопу офицерик, желая выслужиться перед начальством, решил, что Стража станет контролировать этот проход.

Словно кто-нибудь смог воспользоваться перевалом, что лежит – как подсказывали имперские карты – почти в трех милях над уровнем моря, что закрыт по бокам восьмимильными пиками и что ведет в никуда. Но приказ есть приказ. Они должны поставить тут лагерь и контролировать, не попробует ли нечто пройти с той стороны.

Сегодня же приказ штаба уже не казался настолько идиотским.

Лейтенант направился на обход в сопровождении Велергорфа.

– И как по ту сторону?

– Без изменений. Такая метель для них не в новинку. Кроме того, господин лейтенант, я полагаю, что только мы настолько глупы, чтобы сидеть посредине бури и принимать на себя всю силу ее ударов.

– А люди?

Татуированный десятник глянул на него искоса:

– Вы спрашиваете о тех двух из Третьей, что пару дней назад рассорились до драки, или о Волке, который едва не застрелил Бланда?

Вот это было новостью.

– И из-за чего?

– Не знаю. Не захотели признаваться. Знаете, как оно бывает: сидишь пару дней и ночей в норе и в какой-то момент хочешь убить лучшего друга, потому что тот случайно задел тебя локтем.

– Мы часто сидели в норах и дольше.

– Но не в таком месте. Тут высоко, тут плохо дышится, тяжело мыслится, а когда приходит вьюга, то снаружи не видно ничего, там только тьма и вой, словно мир закончился. Обычно при патрулировании побольше происходит.

– То есть? Ты говоришь, что парни скучают?

Сержант кивнул:

– Скучают. И раздражены. Им нужно какое-то занятие, а не то они сами его найдут.

Ну да. Старая военная мудрость гласила, что нет ничего более опасного, чем солдаты, пытающиеся лично занять свободное время.

Они сошли чуть ниже, в место, где над узкой, ведущей вниз тропкой вставала на пятьдесят локтей скальная стена, и оказались лицом к лицу с Прутиком. Молодой солдат, увидев их, открыл рот и сглотнул.

Отдал честь, что выглядело довольно странно, поскольку левой рукой он держал над головой свой тяжелый щит.

– Прутик?

– Так точно, господин лейтенант!

– Что ты тут делаешь?

– Э-э-э… Ничего, господин лейтенант. Но я бы на вашем месте не стоял там, господин лейтенант.

– Потому что?

Сверху донеслось сопение.

– Прошу ко мне, господин лейтенант. Быстро. Оба.

Они встали около стражника, укрывшись под его щитом, и в тот же миг сверху посыпались ледышки. Желтые жемчужинки, отскакивая от скальной стены, падали на снег, горсточка их застучала о щит. Кеннет засмотрелся на необычное явление.

– Желтый град?

Велергорф тоже изобразил удивление:

– Понятия не имею, что это, – он почесал татуированную щеку, – но наверняка тому есть какое-то разумное объяснение, господин лейтенант.

Сверху донесся вопрос:

– Ну и что, Прутик?

Солдат взглянул на командиров с извиняющимся лицом, опустил щит и крикнул:

– Фенло выиграл!

– Ха! Я был прав! Так холодно, что и моча замерзает на лету. Ты мне должен…

Они не расслышали, что он говорит дальше, но и не было нужды. Кеннет глядел на Велергорфа и молчал.

– Ты прав, – пробормотал лейтенант наконец. – Им скучно. Начиная с завтра – двухмильные марш-броски на юг и обратно. В полной экипировке. Десятками. А сегодня вечером сделаем проверку инвентаря и оружия. Предупреди всех.

* * *

Как говорил один из его старых командиров, планы мы составляем лишь затем, чтобы потом знать, что именно не удалось. Когда они вернулись в лагерь, к Кеннету беспечным шагом, едва сдерживая зевоту, подошел Волк. Небрежно отдал честь и, указав на северную сторону перевала, отрапортовал. Лейтенант выслушал его, похлопал по спине, широко улыбнулся и исчез в одной из выкопанных в снегу ям.

Стражник развернулся и двинулся сквозь лагерь, лениво приветствуя остальных солдат. Миновал Фенло Нура, занятого пересчитыванием горки монеток, лежащих на куске шкуры, кивнул Прутику, который отчаянно оттирал снегом свой щит, махнул нескольким солдатам, утрамбовывающим снег и раскладывающим там полы палатки, на которые выгружались части военного снаряжения. Люди входили и выходили из нор, занимались делом, взбивали снежную пелену, несколько собак носилось вокруг, радостно лая. Им тоже сидение в ямах давалось нелегко.

Идиллия.

Когда солнце встало достаточно высоко, чтобы заглянуть на перевал, лейтенант вышел из снеговой норы, одетый только в штаны и кожаные сапоги. Поднял ладонь к свету, улыбнулся и медленно, не делая резких движений, уселся на брошенную в снег шкуру, подставив лицо и грудь под солнце.