Читать книгу "Высадка в Нормандии - Энтони Бивор"

В числе других обитателей «Гран-Венер» был также Дэвид Брюс, тогда служивший в УСС, а впоследствии ставший американским послом в Париже. Там же был и майор Эйри Нив из МИ-9, подразделения английской военной разведки, в задачу которой входила организация побегов военнопленных. Нив шел по следу англичанина-сержанта, выдавшего немцам агентурную сеть французского Сопротивления. Вскоре появился военный историк Сэм Маршалл. Позже ему придется защищать Хемингуэя, дав ложные показания о том, что он никогда не видел того с оружием. За ним вышел и Ирвин Шоу, будущий автор «Молодых львов», в сопровождении связистов с кинокамерой. Это не способствовало разрядке атмосферы, поскольку Хемингуэй в этот момент как раз искал место, чтобы уединиться со своей любовницей Мэри Уэлш – впоследствии она стала четвертой миссис Хемингуэй.

Вслед за Шоу появилась группа американских военных корреспондентов, каждый из которых, вне всяких сомнений, желал заявить, что именно он вошел в Париж первым. «Они носили свои пилотки так, чтобы быть похожими на летчиков-ветеранов, – писал спутник Маршалла лейтенант Уэстовер. – Среди них были Эрни Пайл и Боб Капа. На Пайле был берет, делавший его похожим на фельдмаршала Монтгомери». Некоторые были недовольны, хотя и не удивлены, увидев, что Хемингуэй ведет себя словно местный командующий. Когда Брюс Грант из «Чикаго дейли ньюс» сделал саркастическое замечание насчет «генерала Хемингуэя и его маки», тот подошел и двинул его кулаком.

В то время как большинство думало только об освобождении Парижа, американское командование больше беспокоило наступление на Германию. В тот день Паттон вылетел в Лаваль, чтобы увидеться с Брэдли прежде, чем тот отправится на встречу с Монтгомери и Эйзенхауэром. Обоих беспокоило, что Эйзенхауэр может уступить требованиям Монтгомери повернуть 21-ю и 12-ю армейские группы на север. По словам Паттона, он никогда раньше не видел Брэдли «таким взбешенным». «Он все время восклицал: “Чего добивается верховный командующий?”» – писал Паттон. Он сказал Брэдли, что если Эйзенхауэр не согласится наступать на восток и уступит Монтгомери, требовавшему, чтобы американцы двинулись на север к Па-де-Кале и бельгийской границе, то им двоим и Ходжесу надо будет подать в отставку. Но опасения Паттона были напрасными. К тому моменту Эйзенхауэр уже осознал, что Монтгомери верить нельзя, и отказывался прислушиваться к его доводам.

Когда вечером де Голль прибыл в замок Рамбуйе, его очень встревожило положение дел в Париже. Он опасался, что если восстание возглавят коммунисты, то это может привести к новой трагедии Парижской коммуны, наподобие 1871 г.[278]Поужинав холодным пайком в роскошном обеденном зале замка, он выслушал представленный Леклерком план наступления на город и одобрил его. «Вы – счастливчик», – сказал он Леклерку после долгой паузы, думая о славе, которая ждет освободителей Парижа. Расположившись лагерем у своих машин в промокшем под дождем парке и близлежащем лесу, солдаты 2-й танковой съели пайки, почистили оружие и тщательно побрились в преддверии ожидавшего их в столице радушного приема.

Глава 29

Освобождение Парижа

Когда 22 августа полковник Роль-Танги отдал приказ «Все на баррикады!», события стали разворачиваться по сценарию барселонских анархистов 1936 г., когда приходу к власти правых испанских генералов помешал вышедший на баррикады рабочий класс. Роль хотел блокировать любые передвижения вермахта и заставить немцев укрыться на территории своих опорных пунктов, включая штаб Хольтица в отеле «Мерис», Люксембургский дворец, Военную академию, Дом инвалидов, здание Национального собрания (Бурбонский дворец) и казармы «Принц Евгений» близ площади Республики.

Призыв к оружию распространялся с помощью плакатов, листовок и новой радиостанции – «Французского национального радио», – ставшей голосом Сопротивления. Каждый раз, когда на ее волнах звучала запрещенная «Марсельеза», люди открывали окна и включали приемники на полную громкость, чтобы все прохожие могли слышать. В фешенебельных 7, 8 и 16-м округах Западного Парижа баррикад было мало. Подавляющее их большинство было сосредоточено в северной и восточной частях города, где в 1936 г. абсолютную победу на выборах одержал Народный фронт.

Напряженность в Париже ощущалась почти физически, а слухи становились все более невероятными. Некоторые говорили, что американцы вот-вот войдут в город, другие утверждали, что с севера подходят две немецкие танковые дивизии и что Париж может быть разрушен. Полковник Роль-Танги продолжал призывать к оружию. «Каждая баррикада должна стать центром набора добровольцев – родина в такой же опасности, как и во времена революции». Он приказал бойцам Сопротивления передвигаться по городу по туннелям метро, чтобы избежать немецких танков, охранявших ключевые перекрестки. Шокированный новостями о «немыслимых масштабах мародерства», он приказал расстреливать на месте любого, застигнутого за подобными действиями, и вешать на труп табличку «мародер».

Морис Гудеке, муж Колетт, так описывал те «странные дни ожидания»: «Немцы удерживали в Париже лишь небольшие островки. В их распоряжении было всего несколько танков, неуклюже передвигавшихся по улицам города. Париж, словно младенец, начинал произносить первые слова забытой свободы. Начали появляться газеты размером не больше листовок, из кусков материи сшивали флаги. В ожидании неизбежного сведения счетов, парижане вновь открыли для себя забытые чувства солидарности на баррикадах, героизма и ликования, пробужденные запахами пороха и пота».

Несмотря на все слухи, и коммунистические, и голлистские командиры уже были полностью уверены, что информация об отправке в Париж 150 «Тигров» не соответствует действительности. Это резко уменьшало вероятность того, что парижское восстание будет подавлено так же, как восстание Армии крайовой в Варшаве. Установив контроль над министерствами, голлисты начали готовиться к бою. Одной из первых и самых приятных задач было снятие портретов и бюстов Петена. Александр Пароди, представитель де Голля, даже провел символический совет министров в отеле «Матиньон», официальной резиденции премьер-министра. Для голлистских лидеров в Париже прибытие 2-й танковой дивизии было главным вопросом, необходимым для придания веса их администрации, существовавшей большей частью на бумаге.

Коммунисты, введенные в заблуждение собственной пропагандой, верили в то, что власть находится в руках бойцов на уличных баррикадах и комитетов Сопротивления. Охваченные революционным ликованием, они и подумать не могли, что Сталин совершенно не хочет коммунистического восстания в Париже, поскольку считает, что подобное развитие событий может вызвать напряженность в отношениях с американцами[279].