Читать книгу "Ожог - Василий Аксенов"

– Принято решение отдать памятники старины под опекумолодежного турбюро «Спутник», – сообщил он нам своим пульсирующим, словнолилия, пупком. – Скоро под этими сводами зазвучат песни протестаинтернациональной молодежи. Если вы здесь оставите вашу скульптуру, это будетзафиксировано как дар ветерана, как эстафета поколений. Внизу у нас будет свояфинская баня, там организуем сабантуйчик.

– Игорь, ты не прав, – ответил я за удрученномолчавшего отца. – Скульптура человека, потерявшего дар речи, будетустановлена в храме нового времени, в сельпо. Строгий взгляд онемевшегогосподина удержит торговых работников от поползновений к хищениюсоциалистической собственности.

– А мне что же, здесь висеть? – плаксиво спросилИгорек. – Пусть, значит, международная молодежь наслаждается моеймускулатурой, а мне ни выпить, ни закусить?

Жалобный голос советского гимнаста еще звучал в наших ушах,когда мы шли к еле видной дверце, увитой палестинским плющом. Дверца открыласьнеслышно, и мы сразу оказались в новом здании сельпо, в стеклянных стенах,перед стеклянными прилавками, под свеженьким лозунгом насчет «постоянно растущихзапросов», и здесь стоял наш народ.

Наш народ был в основном женского рода, если не считатьбратьев Пряхиных, что шумно требовали «красненького» и возились в углу, не всилах подойти к прилавку, борясь друг с другом, бия друг друга по мордам занеимением другого собеседника. Женский наш народ в неизменных своих плюшевыхжакетках грыз подсолнечное семя и ждал фургона, который, по слухам, должен былпривезти животное масло и субпродукты с районной бойни, включая почки и сердца.Лидер нашего народа продавщица Зина Плюзгина со строгостью наблюдалаобстановку. Возле батареи отопления, о которую вытирали с ног пятисотлетнююглину, сидел на ящичке вековечный старичок праведник с пустыми гомеровскимиглазами.

Увидев старичка, я возликовал: да ведь вот же он, русскийправедник, и сидит на поверхности, не под землей! Пусть даже и в сельпо, пустьдаже и возле холодной батареи, которую некуда подключать, но сколько Русьстоит, столько и будет жить на паперти праведник!

Я видел вокруг наши большие достижения: кондитерскиеизделия, макароны, крупу и трикотаж в определенном количестве. Я видел добрыхнаших женщин, которые так мало получают женского от своих безобразных мужчин,что в тридцать лет уже забывают о ночных сладостях и обращаются в бесполых ибестолково добродушных старух-молодух. Я видел Спартака с Маратом, ведущих вуглу свою революционную борьбу, падающих друг на друга и поднимающихся, чтобыснова упасть. Однако я видел и праведника с гомеровскими глазами, что-тонеслышно бормотавшего своим мягким ртом, и я направился к нему – не он лихранитель тайны?

– Это праведник, – сказал я отцу. – Этохранитель тайны.

– Подожди, – остановил меня отец. – Взглянилучше на обилие ширпотреба!

– Мне нужен не ширпотреб, отец! Мне нужна тайна нашейприроды, секреты ее прозябания, запредельный смысл единодушного одобрения.

– Подожди, – с непонятной тревогой сказалотец. – Давай лучше потолкуем с бабами о чем-нибудь простом. О видах наурожай.

Мне показалось, что отец мой как-то намеренно отворачиваетсяот праведника, как будто не хочет, чтобы тот увидел его своими незрячимиглазами.

Тем не менее я подошел и сел рядом со стариком на ящикиз-под мыла. Праведник кивнул мне и поднес свою древнюю руку ко рту. Я увидел,что он перетирает губами и деснами малый кусочек земляничного печенья.

– Здравствуй, дедушка! – сказал я ему вухо. – Здравствуй, российский Гомер. Какие всадники летят в твоей памяти?Какие корабли горят на твоих берегах? Стоит ли еще Троя? Цветет ли Рязань?

– Здравствуй, – отчетливо сказал старик. – Унас большие успехи на фронте клубневых культур. Передай питерскомупролетариату, пусть держится, а мы им с голоду не дадим умереть! Смерть врагамреволюции! Хрущева партия раскрыла как помещика и богача, он меня на станцииБахмач отдал уряднику для феодального истязания. Множество выкидышей скота вистекшую пятилетку – прямое следствие последышей махрового троцкизма. Многиенезрелые граждане отравляют колодцы, где будет идти красная кавалерия. Почемурайон не прислушивается к сигналам с мест? Иной раз пацанка пацанкой гуляет, аштанишки с ее сымешь, там живая баба. Я нонче сам картошки накопал семьсотпудов для питерских рабочих. Мне лично пришло письмо от товарища Шверника, онразъяснил ситуацию по дальнейшему укреплению колхозного строя, и персональнуюпенсию мне выдали, семнадцать рублей, за своевременное изъятие излишков цветныхметаллов у кулачья. Ой, говорит, дяденька, больно, ой, говорит, бо-бо, а я ейговорю – не бо-бо, не бо-бо, а мамаша пусть яичницу соображает, а то всех нагумно вытянем, где уже лежат наши враги, как резаные боровы. Мне лично товарищШверник семнадцать рублей в месяц положил вследствие разоблачения культаличности, и мы в условиях штурма вершин не остановимся ни на шаг!

Я закрыл глаза ладонями. Синильный шепот палача не умолкал,но как будто стал тише, словно он проникал в мое сознание не сквозь уши, асквозь глаза.

– Оставь его, – сказал отец. – Это оченьжестокий человек. Когда-то он был в нашем отряде, но мы все ушли на фронт, а оностался здесь в ГПУ и тиранил население. Нет такого дома в нашем селе, где быон не бесчинствовал. Пойдем, сын, плюнь на него, он в маразме.

Мрак застилал мою душу, я заполнялся мраком, словно древнийвоздушный шар древесным дымом, и не улетал лишь потому, что праведник-палачжелезной хваткой, словно якорь, держал меня за колено.

– Бо-бо, говорит, бо-бо, а где самовар прячете,кулачье? Гидры нашу классу терзают, а вы блины из гречки жрете? Картови,моркови, огурчиков, всего дадим, капусты, гусятины по ордерам… питерскимрабочим…

Когда я открыл глаза, в сельпо происходило движение. Хозяйкиотходили со свертками от прилавка, и каждая что-то бросала шамкающемуправеднику на мешковину – то сушку, то карамель, то маслица кусочек в газетке…

– Смотри лучше на женщин, смотри, смотри, вот в них итайна, – шептал отец.

Они шли мимо нас в своих кургузых кофтах и телогрейках, врезиновых сапогах, осевшие, раздавшиеся, бездумно-добрые женщины без возраста,и я видел, что это идут мимо все мои бабы, все мои некогда нежные сучки: МашкаКулаго, Ниночка-пантомимисточка, Тамарка и Кларка, Наталья Осиная Талья, АринаБелякова… – бедные, что с вами стало?

И вдруг одна метнулась ко мне от прилавка, запрыгали покафельному полу субпродукты, расплавилось животное масло. Она была голая подсвоей телогрейкой, с торчащими грязноватыми ключицами, с торчащими грудями,голая со своим пожухлым, но юным лицом, с огромными и синими глазами-тревогами,моя Алиса-полонянка из колымского этапа.