Читать книгу "Великий перелом - Гарри Тертлдав"

— Извините меня, ваше великолепное полковничество, милорд фон Ягер, — сказал Скорцени, наполняя свой голос густым сахарным сиропом, — не будете ли вы так милостивы и благосклонны, чтобы удостоить вашего покорного и послушного слугу кратчайшим отрезком вашего драгоценнейшего времени?

Ругаясь, Ягер поднялся на ноги.

— Знаешь, Скорцени, а мне больше понравилось: «Тащи сюда свой тощий зад».

Штандартенфюрер СС хмыкнул.

— Я так и думал. Идем. Прогуляемся немного.

Это означало, что у Скорцени есть новость и он не хочет, чтобы ее услышал кто-то еще. И она предположительно означает, что где-то должен разверзнуться очередной ад, причем, скорее всего, прямо здесь. Почти плачущим голосом Ягер протянул:

— А мне так нравилось перемирие.

— Жизнь трудна, — сказал Скорцени, — и наша работа состоит в том, чтобы делать ее еще труднее — для ящеров. Твой полк ведь все еще силен, правда? Как скоро вы можете быть готовы врезать нашим чешуйчатым приятелям в рыло?

— Мы отправили примерно половину «пантер» в ремонтный центр для восстановления, — ответил Ягер. — Топливопроводы, новые люки для башен, прокладки топливных помп… Мы воспользовались перемирием, чтобы заменить все, что успеем, но поскольку оно продлилось, мы стали ремонтировать все остальное. Никто не говорил мне, что оно будет нарушено.

— Я тебе говорю, — сказал эсэсовец. — Сколько времени нужно группе, чтобы выйти на полную боевую готовность? Вам ведь нужны эти «пантеры», так ведь?

— Да, пожалуй, — ответил Ягер. — Они вернутся через десять дней — или через неделю, если кто-то, умеющий раздавать затрещины, навалится на ремонтников.

Скорцени закусил губу.

— Доннерветтер! Если я насяду на них как следует — как думаешь, за пять дней танки вернутся на фронт? Это мой крайний срок, и у меня нет возможности нарушить его. Если к этому времени «пантер» здесь не будет, ты, старик, двинешься без них.

— Двинусь — куда? — спросил Ягер. — Почему ты мне приказываешь? В смысле почему ты, а не командир дивизии?

— Потому что я получаю приказы от фюрера и от рейхсфюрера СС, а не от генерал-майора в жестяной каске, командующего ничтожным корпусом, — самодовольно ответил Скорцени. — Вот что произойдет, как только вы будете готовы выступить, а артиллеристы займутся своим делом: я взорву Лодзь к чертовой матери, а вы — и все остальные — наброситесь на ящеров, которые будут стараться понять, что произошло. Другими словами, война возобновляется.

Ягер подумал, попало ли его сообщение евреям в Лодзи? Если так, интересно, смогли они отыскать бомбу, которую эсэсовец спрятал где-то там? И главное:

— Что сделают ящеры, если мы взорвем Лодзь? Они отвечали городом на каждую бомбу, которую мы взрывали в ходе войны. Сколько городов они разрушат, если мы применим такую бомбу, нарушив перемирие?

— Не знаю, — ответил Скорцени. — Я знаю, что никто не просил меня беспокоиться по этому поводу, а потому и не собираюсь. У меня есть приказ взорвать Лодзь в ближайшие пять дней, так что целая толпа длинноносых жидов улетит в небо вместе с ящерами. Мы научим ящеров и тех, кто к ним подлизывается, тому, что мы слишком страшные, чтобы препятствовать нам.

— Если взорвать евреев, то чему это научит ящеров? — Ягер почесал голову. — Почему ящеры станут беспокоиться о том, что случится с евреями? И с кем мы воюем — с евреями или с ящерами?

— Черт возьми, мы находимся в состоянии войны с ящерами, — ответил Скорцени, — и мы всегда воюем с евреями, так ведь? Ты это знаешь. Ты достаточно плакал и стонал об этом. Поэтому мы взорвем кучу жидов и кучу ящеров, и фюрер будет так счастлив, что станцует джигу, как он сделал, когда мы свалили лягушатников в девятьсот сороковом году. Итак — максимум пять дней. Ты будешь готов выступить?

— Если мои танки вернутся из мастерских, то да, — сказал Ягер. — Как я сказал, кто-то должен подстегнуть механиков.

— Я позабочусь об этом, — пообещал эсэсовец, широко и злобно улыбаясь. — Как думаешь, они не зашевелятся быстрее, если под ними загорится земля?

Ягер не рискнул бы биться об заклад, ставя на то, что Скорцени не высказался в буквальном смысле слова.

— Я им разъясню, что если они не обрадуют меня, то будут отвечать перед Гиммлером. С кем лучше иметь дело, со мной или с маленьким школьным учителем в очках?

— Хороший вопрос, — сказал Ягер.

Если рассматривать Скорцени просто как человека, то он куда страшнее Гиммлера. Но Скорцени — всего лишь Скорцени. Гиммлер же олицетворяет организацию, которую возглавляет, и эта организация придает ему устрашающие черты совсем другого масштаба.

— Правильный ответ: лучше, чтобы никто из нас двоих не разозлился, не говоря уже о том, чтобы разозлились оба вместе, — сказал Скорцени, и Ягер вынужден был согласиться. — Как только бомба взорвется, вы двинетесь на восток. Кто знает, ящеры могут удивиться так сильно, что ты ухитришься раньше времени посетить свою русскую подругу. Как тебе это нравится? — Он покачал бедрами вперед и назад, намеренно неприлично.

— Мне доводилось слышать идеи, которые мне нравились меньше, — сухо ответил Ягер. Скорцени гулко расхохотался.

— Бьюсь об заклад, так и было. На самом деле. — И без предупреждения он задал совершенно другой вопрос. — Она еврейка, эта твоя русская?

Он спросил это самым обычным тоном, каким полицейский сержант интересуется у подозреваемого в краже, где он был в одиннадцать часов ночи.

— Людмила? — спросил Ягер, испытывая облегчение оттого, что может говорить правду. — Нет.

— Хорошо, — сказал эсэсовец. — Я так и думал, но хотел знать наверняка. Значит, она не рассердится на тебя, если Лодзь взлетит на воздух, правильно?

— Не думаю, — ответил Ягер.

— Это прекрасно, — сказал Скорцени. — Да, это прекрасно. Тогда и тебе будет хорошо. Помни, пять дней. Ты получишь свои танки, или кто-то пожалеет, что вообще родился на свет.

Посвистывая на ходу, он направился в лагерь.

Ягер последовал за ним, но медленнее, стараясь не выдать своей задумчивости. СС разрубила на части польского фермера, узнав, что он был замешан в передаче сведений евреям в Лодзь. А теперь Скорцени спрашивает, не еврейка ли Людмила. Скорцени, конечно, не знает всего, иначе некто Ягер уже не был бы командиром полка. Но подозрения росли, как ростки, пробивающие толщу гнилых листьев.

Ягер подумал, не следует ли передать в Лодзь еще одно сообщение через Мечислава, но решил, что сейчас не стоит испытывать судьбу. Он надеялся, что евреи уже получили его предупреждение и нашли бомбу. Надежда эта частично родилась из стыда за позорное отношение к евреям, которое практиковал рейх, а частично из страха: что ящеры сделают с Германией, если немцы взорвут атомную бомбу в то время, когда идут переговоры о перемирии? Сказать, что они воспримут это с неудовольствием, было бы очень мягко.