Читать книгу "Владимир Ленин. На грани возможного - Владлен Логинов"

Питерцы стали отвечать, и в конечном счете попытка стравить солдат между собой не удалась. И те и другие стали говорить о необходимости прекращения войны и передачи власти Советам. Председатель военного отдела Петросовета Андрей Садовский зачитал заявление, составленное накануне Свердловым, и делегаты отказались дать обещание о выводе частей гарнизона на фронт и даже не стали подписывать протокол переговоров[1075].

Хотя сообщения буржуазных газет были крайне скудными, Владимиру Ильичу было очевидно, что очередной маневр Керенского и Ставки не удался. По всей логике борьбы трещина между властью и петроградским гарнизоном все более ширилась, грозя вылиться в открытое неповиновение и полный разрыв. И это как раз накануне 20-го, дня открытия Съезда Советов.

Но кроме той информации, которую он ждал и искал, Ленин совершенно неожиданно натыкается в «Новой жизни» на заметку – «Ю. Каменев о “выступлении”». В ней – от своего и Зиновьева имени – Каменев повторял все свои аргументы против восстания. «Я отказался верить этому, – пишет Ленин. – Но сомнения оказались невозможны». И Владимир Ильич садится за письмо «К членам партии большевиков».

Пока Каменев и Зиновьев защищали свою позицию на заседаниях ЦК и ПК, в письме к большевистским организациям, они партийных норм не нарушали. Да, они против немедленного восстания и контраргументы их не убедили. Ленин заметил, что особенностью обоих оппонентов является «крикливый пессимизм. У буржуазии и Керенского все отлично, у нас все плохо. У капиталистов все подготовлено чудесно, у рабочих все плохо».

Спорить с подобной точкой зрения, считал Владимир Ильич, бессмысленно. Ибо «скептики всегда могут “сомневаться”, и ничем, кроме опыта, не опровергнешь их». И буквально накануне, 17 октября, Ленин писал: пусть они «понесут заслуженное ими за их позорные колебания наказание хотя бы в виде насмешек всех сознательных рабочих»[1076].

Но теперь было не до смеха. Статья Каменева и Зиновьева в «Новой жизни» не являлась еще одной попыткой отстоять свои взгляды. Это был принципиально иной шаг. То, что газеты трубили о готовящемся восстании с начала октября, нисколько не меняло сути дела. Писать они могли сколько угодно, но все это оставалось лишь домыслами и сплетнями. Теперь же речь шла уже не о слухах.

«По важнейшему боевому вопросу, накануне критического дня 20 октября, – с возмущением пишет Ленин, – двое “видных большевиков” в непартийной печати… нападают на неопубликованное решение центра партии!.. Можно ли себе представить поступок более изменнический, более штрейкбрехерский?

Я бы считал позором для себя, если бы из-за прежней близости к этим бывшим товарищам я стал колебаться в осуждении их. Я говорю прямо, что товарищами их обоих больше не считаю и всеми силами и перед ЦК и перед съездом буду бороться за исключение обоих из партии… Что касается до положения вопроса о восстании теперь, так близко к 20 октября, то я издалека не могу судить, насколько именно испорчено дело штрейкбрехерским выступлением в непартийной печати. Несомненно, что практический вред нанесен очень большой»[1077].

Газеты за 18 октября приносят и другую весть. Накануне, 17-го, ЦИК обсудил вопрос о созыве II съезда Советов. О просьбе правительства никто не упоминал. Но о связи между съездом и готовящемся восстании лидеры соглашателей конечно знали. Знали и о том, что правительство предпринимает отчаянные усилия для предотвращения выступления. Поэтому, ссылаясь на мнение лояльных по отношению к ЦИК армейских комитетов, принимается решение: «В виду выяснившейся невозможности собрать Второй Всероссийский съезд Советов Р. и СД 20 октября… день открытия пленарного собрания перенести на 25 октября».

На заседании правительства 17-го, о котором речь шла выше, Кишкин докладывал, что располагает информацией о том, что восстание, ранее планировавшееся на 18 октября, теперь якобы отложено до 23-го, ибо у большевиков «силы не собраны, массы не подготовлены». Возможно, он получил информацию о большевистском собрании, проходившем в тот день, 17-го, в Смольном. В 18 часов здесь собралось около 200 активистов и агитаторов всех районов столицы для обсуждения координации действий «в связи с выступлением». С докладом выступил Бубнов. Однако конкретного разговора не получилось, ибо опять началась общая дискуссия. «Прения шли до крайности долго», – заметил очевидец. «Чрезвычайно осторожно» высказывались представители «Военки». Против немедленного восстания выступили Рязанов, Ларин, Мануильский и Чудновский, энергично доказывавший, что выступление обречено на поражение[1078].

Итак – решение ЦИК дало несколько дней отсрочки. Но тем более, полагал Ленин, необходимо кончать с разноголосицей. «… Партия с сентября обсуждает вопрос о восстании», – напоминает Владимир Ильич. И в партийных кругах никто не может упрекнуть, что делалось это келейно, внутри самого ЦК. Дискуссии были самые широкие. Все оттенки мнений были обсуждены и решение принято.

Значит необходимо в оставшиеся дни еще более ускорить подготовку выступления. Ибо точно так же ЦИК может перенести съезд на более поздний срок или вообще отменить его созыв. И тем более «для исправления дела, – пишет Ленин, – надо прежде всего восстановить единство большевистского фронта исключением штрейкбрехеров»[1079].

Может сложиться впечатление, что в эти горячие дни и Ленин и ЦК слишком много внимания уделяли разборкам с Каменевым и Зиновьевым. Поскольку «дело» это освещалось в ленинских письмах, протоколах ЦК, в прессе, такое ощущение действительно могло возникнуть[1080].

Но на самом деле, была и другая – главная забота, о которой говорили и писали меньше: практическая подготовка восстания. И споря с Каменевым и Зиновьевым, утверждавшими, что «у нас все плохо», Ленин заметил: «Опровергать я не мог, ибо сказать, что именно сделано, нельзя»[1081].

По свидетельству мемуаристов, встречавшихся с ним в эти дни, Владимир Ильич был в курсе всех событий и деталей, связанных с подготовкой восстания. Установить все каналы его информации невозможно. Но есть основания полагать, что именно 18-го состоялась очень важная встреча Ленина со Свердловым, Сталиным и Троцким, а также с руководителями «Военки».

Когда внимательно присматриваешься к череде событий этих дней, возникает ощущение, что в них не хватает какого-то связующего звена. На эту мысль наталкивает прежде всего короткое письмо Владимира Ильича Свердлову 22 октября. Тон письма весьма доверителен. Каждая фраза предполагает, что с адресатом все обговорено. Где? Когда? Ссылаясь на эти договоренности, Ленин пишет: «Вы это знаете; не странно ли после этого, что Вы точно сомневаетесь в этом»[1082].