Читать книгу "Лазарит. Тень меча - Симона Вилар"

Однако он все же объяснил Иегуде, в чем причина его заточения, и тот стал возмущаться, говорил, что понятия не имел, какие последствия может иметь его беседа с тамплиерами. Но теперь у него есть подорожная, и вместо того, чтобы томиться в каменном мешке, он давным-давно мог бы покинуть город.

Это так, но лекаря слишком хорошо знали в Акре и могли перехватить по пути. Нет уж, рассудил Мартин, пусть уж пока побудет здесь, а впоследствии Мартин вывезет его из города вместе с Саррой и ее семьей или просто отпустит на все четыре стороны, если лекарь предпочтет покинуть Акру самостоятельно.

— Но когда же это произойдет? — не столько спрашивал, сколько молил Иегуда, и даже захныкал, когда Мартин снова связал его и заткнул рот. В этом мальчике, на которого некогда не могла нарадоваться Сарра, теперь появилось что-то такое, что до смерти пугало старого лекаря и вынуждало его безропотно повиноваться.

Мартин и сам не знал, когда они смогут уехать. О, если бы он успел увезти Сарру с детьми сразу после того, как крестоносцы вступили в город! Во всеобщем хаосе это было бы легко осуществить — в ту краткую пору никто не проверял отплывающие из гавани суда, не следил за городскими воротами и не допрашивал с пристрастием любого конного или пешего, не имевшего подорожной. Но именно тогда у Леа началась послеродовая горячка, да и младенец ее был слишком слаб, чтобы пуститься с ним в дальнюю дорогу. Сарра наотрез отказалась ехать и подвергать домочадцев риску, к тому же она надеялась, что теперь, под покровительством короля Гвидо, им ничего не грозит.

Это было заблуждением. Мартин места себе не находил, замечая, что еврейские женщины, которых он представил Гвидо в качестве служанок, не справляются со своими обязанностями, больше того — вызывают подозрения у коннетабля Амори. Однажды коннетабль вызвал Мартина к себе и напрямик заявил, что раз он родом из пуленов, то должен и сам видеть, что предоставленные им королю служанки вовсе не из сарацин, а самые что ни на есть еврейки. Амори трудно было провести, да и в таком городе, как Акра, где многие знали госпожу Сарру бат Соломон, он с легкостью мог выяснить, что она — вдова богатого еврейского ювелира.

— Ты хитришь, аскалонец, — грозно молвил коннетабль, с подозрением глядя на нового рыцаря из свиты короля Гвидо.

Мартину пришлось объясняться. Да, Сарра и ее семья — евреи, но это добрые люди, благодаря которым ему удалось выжить в плену. Он обязан им, и оттого хочет их защитить.

Благо Амори не стал вникать в подробности, так как считал, что крестоносцы и впрямь многим обязаны верному Мартину Фиц-Годфри. К тому же у коннетабля хватало иных забот: набор добровольцев в отряды Гвидо, отстаивание его прав перед людьми Конрада Монферратского и вдобавок защита тех пуленов, которые надеялись вернуть свои дома в Акре, занятые крестоносцами, не желающими уступать их хозяевам. Что значила рядом с этим какая-то еврейка с ее малолетними детьми?

Мартину удалось вернуть расположение коннетабля, взявшись обучать воинскому делу воинов-новобранцев, и тут уж Амори убедился, что аскалонец действительно умелый воин и наставник — мечом, копьем и вдобавок бичом тот владел отменно. Должно быть, парня еще в детстве обучил этому искусству какой-то сарацин в поместье его отца.

На время послеполуденной сиесты Мартин оставлял новобранцев в покое. Поэтому сейчас он занял место в воротах, сменив томившегося там воина. Стоя в тени арки ворот, он заметил на галерее, опоясывавшей дворик, Сарру — та выколачивала пыль из переброшенных через балюстраду тюфяков и покрывал. Пожилую госпожу новые хозяева особняка не щадили, заставляя работать в самую жару, а домоправитель, поставленный королем Гвидо, недавно грубо толкнул женщину, решив, что она недостаточно усердна.

Мартин не мог за нее вступиться, чтобы лишний раз не привлекать к себе внимание, но сердце его сжалось. Почтенная Сарра старалась изо всех сил, но ее сноровки и навыков не хватало для прислужницы, а слуги Гвидо без конца болтали, что еврейка хитрит и не желает уходить из своего дома, потому что где-то здесь у нее припрятаны сокровища.

В этом они не ошибались, и Мартину весьма не нравились эти разговоры. Он знал: госпожа Сарра уже неоднократно пожалела, что не согласилась уплыть из Акры на корабле, пока такая возможность еще существовала. Но Леа и беспомощный младенец, но смутная надежда, что Мартин все устроит, и она сможет остаться в своем доме… И вот теперь ей приходилось трудиться не покладая рук, старой служанке Циле уже не хватало сил, и хотя роженицу до поры оставили в покое, зато дети Сарры были на побегушках, то и дело получали пинки и затрещины за нерадивость, а верный Муса был отправлен на конюшню, где чистил лошадей и выгребал навоз из стойл.

Словом, не так уж удачно все складывалось, как представлялось поначалу. Поэтому при встречах с Мартином и Сарра, и ее домочадцы в один голос умоляли его как можно скорее увезти их отсюда. Но именно теперь это было труднее всего сделать. В городе содержалось множество пленных сарацин — бывших воинов акрского гарнизона, и после того, как были пресечены несколько попыток побега, даже мышь не могла покинуть Акру без специального на то разрешения. В кварталах, населенных мусульманами, то и дело проводились обыски и облавы с целью выявления сторонников пленных эмиров, а также лазутчиков, которые могли бы подготовить их побег.

И вдобавок Мартину приходилось прятать в потайном помещении болтливого лекаря. От Иегуды бен Авриэля следовало бы избавиться, пока его кто-нибудь не обнаружил в доме, битком набитом оруженосцами, пажами и приближенными короля Гвидо. Эйрик советовал попросту придушить старого еврея, но Мартин испытывал благодарность к Иегуде, который помог ему освободиться от страхов, связанных с проказой, и не решался на такой шаг.

Тем не менее эта благодарность в любой момент могла погубить самого Мартина. И тогда госпоже Сарре с ее семейством вовсе не на кого будет надеяться.

Когда солнце склонилось к закату, жара спала. Жители Акры начали выходить из домов, а Мартин передал свой пост у ворот другому воину и отправился в порт. В любом случае покинуть город морским путем было бы гораздо безопаснее длительного путешествия через всю страну, разоренную войной.

Он приходил в гавань и раньше, но всякий раз убеждался, что обстановка не благоприятствует бегству еврейского семейства. Здесь повсюду сновали орденские братья — госпитальеры и храмовники вперемежку, шли проверки и дознания, все суда тщательно осматривались таможенной стражей, в особенности те, что покидали порт. А шкиперы, с которыми Мартину удалось потолковать, не желали рисковать и ни за какие деньги не соглашались взять на борт людей, не имеющих подорожной, подписанной одним из предводителей крестоносцев.

Этим вечером Мартин стал свидетелем сцены, как с одной из фелук стражники сводили на берег каких-то бедолаг мусульман; те пытались что-то объяснить, но воины, не желая ничего слушать, колотили их древками копий и гнали в сторону караульного помещения.

Обычная картина для завоеванного города. Но в то же время в порту постепенно налаживалась мирная жизнь. Резня, подобная той, что разразилась в Иерусалиме после завоевания Священного города крестоносцами, в Акре не повторилась. Местных жителей не тронули, так как армия нуждалась в плотниках и пекарях, банщиках и сапожниках. Снова слышались крики зазывал у лавок, сновали закутанные в покрывала женщины с плоскими корзинами на головах, мчались с поручениями пажи в пестрых туниках с гербами своих господ, водоносы на ломаном франкском наречии предлагали утолить жажду, ревели ослы и верблюды, блеяли овцы, которых носильщики-хамбалы волокли на берег по сходням одного из судов. В воздухе витали запахи смолы, водорослей, специй; наряду с арабской и тюркской, повсюду звучала певучая итальянская речь.