Читать книгу "Отечественная история IX—XIX вв. - Александр Федулин"

Существовал стратегический план Наполеона III переноса боевых действий вглубь Крымского полуострова при оставлении на время попыток штурмом овладеть Севастополем. Французский император основывался на донесениях прибывшего в союзнический лагерь в январе 1855 г. генерал-адъютанта саперного генерала А. Ниеля, докладывавшего, что штурмовать севастопольские укрепления бесперспективно. Упорство руководителя французского контингента генерала Ф. Канробера (получил маршальский жезл после окончания Крымской войны), не желавшего переносить театр боевых действий в континентальную Россию, пока не взят Севастополь, стоило ему отставки. На его место был назначен «коптитель» генерал Ж.Ж. Пелисье (получивший прозвище после эпизода войны в Алжире, когда он задушил дымом загнанное в пещеру население целой деревни). Но и новый командующий придерживался собственного плана, не имевшего ничего общего со стратегической диспозицией императора. Вместо требования Наполеона вести войска по направлению к Бельбеку он планировал сосредоточить усилия на взятие Камчатского люнета, а затем Малахова кургана. Тем не менее за успешную деятельность под Севастополем маршалу Ж.Ж. Пелисье Наполеон III даровал титул «герцог Малаховский».

«Парадоксальнейшей из побед» был назван в английской историографии успех русской армии по отражению общего штурма Севастополя 18 июня 1855 г. Временем штурма было определено 18 июня – день Ватерлоо, что должно было произвести впечатление на Наполеона III, суеверного в отношении исторических дат и годовщин.

К моменту начала артиллерийской дуэли 17 июня осадные батареи союзников располагали 587 орудиями (421 французское и 166 английских), из которых для отражения возможных вылазок было задействовано лишь 39 орудий, тогда как остальным вменялось в обязанность бомбардировать оборонительную линию. Последние располагали 117 000 зарядов, но были ограничены в запасе пороха, крупных ядер, пятипудовых и даже 63-фунтовых бомб. Недостающие средства союзники восполняли нерегламентированными способами, заимствуя бомбы с судов и раскапывая ядра, застрявшие прежде в земляных сооружениях. Впрочем, запас снарядов на каждое русское орудие оценивался в 3—4 раза меньше, чем на единицу союзнической артиллерии.

Севастопольский гарнизон к моменту штурма имел численность около 80—82 тыс. В то же время союзники располагали 175 тыс. человек (106 тыс. французов, 45 тыс. англичан, 15 тыс. сардинцев, 7 тыс. турок). Из них 13 500 было брошено на штурм Малахова кургана.

К началу артобстрела, претворявшего решающий штурм города, со стороны русской армии действовало 1200 орудий, с союзнической – 300 больших мортир и 800 пушек другого рода. Таким образом, по общему количеству артиллерийских единиц русская армия даже имела некоторое преимущество. Но она не располагала и сотней мортир, уступала по запасам разрывных снарядов и пороха. Нехватка последнего была столь ощутима, что вводился режим жесткой экономии в артиллерийской стрельбе. Экономить приходилось в то время, когда вражеская бомбардировка ежедневно уносила жизни от 2000 до 2500 человек.

Предвидевший вероятность падения Малахова кургана Э.И. Тотлебен в спешном порядке работал над сооружением минной шахты, с тем чтобы взорвать ключевой Корниловский бастион, когда противник им овладеет. Но бригаде минеров (120 человек) не хватило до завершения работ одного или двух дней. Даже в сам день штурма в минных галереях продолжало работать несколько сот человек, в результате захваченных в плен. Было бы союзническое наступление предпринято днем позже, его последствия могли оказаться иными.

Синдром неточных приказов Крымской войны нашел свое проявление и в событиях решающего штурма Севастополя. В его преддверии случилась досаднейшая ошибка телеграфиста, сообщившего вместо сигнала «сильные колонны идут на Корабельную» иную информацию «неприятельский флот идет на Корабельную». К отражению штурма русские войска и вовсе могли быть не готовы, если бы солдаты, обнаружившие, что неприятельские войска одеты по всей форме, не сделали выводы о готовящейся атаке.

После взятия Малахова кургана вожди союзников – Ж.Ж. Пелисье, П.Ф. Боске, М.Э. Мак-Магон – не подозревали о решающем характере этого успеха. Они даже не надеялись удержаться на кургане. Ж.Ж. Пелисье даже распорядился эвакуировать оттуда французские войска, и лишь отказ М.Э. Мак-Магона подчиниться приказу позволил союзникам сохранить за собой эту часть укреплений русских. На прочих бастионах оборонительной линии все предпринятые союзниками атаки были отбиты.

Особое внимание в событийной канве обороны Севастополя заслуживает маневр отступления русских войск из города. Существовало два варианта вывода русских войск из Севастополя. По первому предлагалось нанести двойной удар по позициям союзников из Севастополя в направлении Сапун-горы и от реки Черной – места сосредоточения русской полевой армии, после чего происходило бы соединение обеих частей. Но средств для столь рискованного предприятия было явно недостаточно (в Севастополе можно было сосредоточить 50 тыс. человек, на Черной речке и того меньше – 40 тыс. человек).

Поэтому М.Д. Горчаков предпочел второй вариант, по которому следовал простой маневр переправы севастопольского гарнизона на северную сторону города, оставив неприятелю его южную часть. При этой переправе возможны были потери от 10 до 16 тыс. Но главнокомандующий рассудил, что лучше гарантированные потери части войск, чем риск лишиться всех.

Несмотря на тактически грамотный маневр отступления, при его реализации не обошлось без недоразумений. В частности, была затоплена полевая артиллерия, возможность предварительной эвакуации которой из Севастополя оказалась упущена. Несмотря на оступление и оставление части Севастополя противнику, положение русских войск (115 тыс.) стратегически не ухудшилось. Они расположились в северной части города, защищенные от обстрелов противника, имевшего 150 тыс. человек, 900-метровой бухтой. Практически все укрепления южной стороны были взорваны, и союзникам достались только развалины и груды камня.

Кавказский театр боевых действий. Принимая во внимание события на Кавказском театре боевых действий, общая оценка войны могла оказаться более перспективной для русской армии. Успехи русского оружия на Кавказе сглаживали впечатление от фиаско в Крыму. Сам термин «Крымская война» сужает пространственные рамки конфликта, привнося в его освещение пораженческую тенденциозность.

Фактор внезапности вторжения турецких войск для русского кавказского командования явился причиной первоначальной неблагоприятной диспозиции. Дипломатические тайны были сокрыты настолько глубоко, что даже наместник Кавказа М.С. Воронцов не допускал возможности военного конфликта в 1853 г. Следствием такой неосведомленности явилось недостаточная концентрация русских войск на турецкой границе. Напротив, турки сосредоточили в Закавказье крупные силы.

Военные кампании несводимы к боевым операциям регулярных войск. Понятие «война фронтиеров» подразумевает участие в конфликте гражданского населения. Тем более это актуально для Кавказа, где грань между воинами и мирными жителями весьма условна. Прилежащие к российской границе турецкие пашалыки были преимущественно заселены христианами, прежде всего армянами и отчасти греками, терпевшими в Османской империи существенные притеснения, а потому традиционно находившиеся в оппозиции к власти. Отношение к Порте мусульманского населения приграничных пашалыков, состоящее из карапапахцев, лазов, курдов, аджарцев и небольшого числа турок, не являлось однозначным. Порта в Закавказье могла опираться только на Анатолийскую армию, в случае разгрома которой продолжение борьбы посредством сопротивления местного населения было бы невозможно. Правда, горная местность предоставляла турецким регулярным силам огромные преимущества при ведении оборонительной войны. Кроме того, непроходимый Аджарский хребет разрывал коммуникации русской армии. Войска, наступавшие в направлении к Батуми, были изолированы от двигавшихся на Карс и Эрзерум. По общей оценке, закаленная в боях с горцами Кавказская армия была более других соединений русских войск подготовлена к войне.