Читать книгу "Золото бунта, или Вниз по реке теснин - Алексей Иванов"

БОЕЦ ГУСЕЛЬНЫЙ

— Ты что творишь, сплавщик?! — отчаянно кричал Корнила от носовой потеси. — Командуй!.. Ты что задумал?..

Осташа молча глядел на него. Челюсти у Осташи занемели, будто на уста наложило печать. Скулы расцвели нежным девичьим румянцем. Барку несло прямо на скалу — лоб в лоб. Треугольная, срезанная поверху стена Гусельного с клином елового леса на вершине казалась огромным погребальным голбцом.

И Корнила вдруг все понял. Лицо его не дрогнуло, только глаза провалились и стали бешеными. Он сорвал с себя шапку, швырнул за борт, отвернулся и вцепился в рукоять потеси.

— Пошли, православные! — страшно взревел он на бурлаков.

И носовая потесь заработала сама по себе, без сплавщика. Корнила, казалось, ворочал ее в одиночку, двигал вместе с грудой бурлаков, повисших на кочетках. Бурлаки осатанело носились по палубе вправо и влево. Потесь замахала, как водобойное колесо на плотине в вешняке, сквозь который прет шальная талая вода.

Осташа разжал судорожно сцепленные пальцы. Сплавщицкая труба с жестяным бряком упала на кровлю палатки, покатилась по дуге и булькнула в воду. Осташа слышал эти звуки отчетливее, чем нарастающий клекот бурунов под бойцом. Мимо барки по берегу бежал ельник, точно стая остроухих вогульских собак. За остриями елок мелькал толстый, разбухший столб камня Башня.

Осташа оглянулся. Никешка еще ничего не понял. Он не видел Гусельного за скамейкой и палаткой барки. Он только вопросительно вздернул брови и приготовился налечь на потесь. Осташа покачал головой. Никешка закивал.

Корнила разворачивал барку перед бойцом, но это все равно бы не помогло избежать удара. Барку требовалось обеими потесями стаскивать по струе налево, а не поворачивать. Корнила добился лишь того, что барка налетала на бойца бортом, а не носом.

И тут Никешка тоже увидел Гусельный.

— Осташка!.. Осташка!.. — в ужасе завопил он, будто Осташа каким-то образом мог не замечать скалы.

До нее оставалось два десятка саженей. Осташа уже задрал голову, глядел на гребень вершины. Барка качнулась — и все, огрузла в страшном свальном потоке, из которого выхода уже не было. Гадючье шипение зашелестело вдоль бортов и угасло, растворившись в реве бурунов. Пенный вал трясся и прыгал вдоль подножия скалы.

Осташа опустился на колени, крепко цепляясь за перильца. Он должен был при ударе удержаться на скамейке. Потом уж, когда барку начнет переворачивать…

— Все на левый борт!.. — успел крикнуть Осташа.

Бурлаки заорали, бросая потеси. Белая пена, как метель, вмиг забила глаза. Барку могуче приподняло и всем бортом плашмя ударило в скалу.

Осташу кинуло вправо, но он повис на перилах. Он ничего не видел в клубящемся тумане пены, только слышал вопли, треск и хруст борта, клокотание воды. Вот оно как — биться о бойца самому… Совсем не то что глядеть, как бьются другие.

С натужным стоном гвоздей, которые вытягивало из брусьев, палатка начала горбиться и задираться. Она складывалась, как книга. Робко звякнул, заскрежетал где-то под ногами чугун, трогаясь с места, и тотчас зазвенела под палубой чугунная речка посыпавшегося груза, потом загрохотала водопадом. Барка словно даже с облегчением повалилась на правый борт. И все можно было стерпеть — крики, грохот, треск, толчки, но только не это опрокидывание палубы под собою.

Она непрочной опорой была, конечно, барка-то. Но за дни этого сплава Осташа успел привыкнуть и к тряске, и к раскачке скамейки под ногами. Он успел поверить в зыбкую надежность палубы, и вдруг палуба начала дыбиться стоймя. Осташе показалось, будто на подмытом склоне земля плывуном потекла у него из-под ног, будто весь мир вокруг него переворачивается и небо опрокидывается на землю.

Осташа не боялся конца света, о котором талдычили учителя. Что в нем, в этом конце? Ведь за ним последует Страшный суд, и добрый господь наверняка спасет его, Осташу, который к тому времени давно уже умрет после долгой и славной жизни и будет спокойно ожидать божьего приговора. Осташа боялся другого: что, если конец света придется именно на его жизнь? После смерти — хоть сто концов, но лишь бы не в его время! Осташа не мог представить картины страшнее той, где огненные столбы стоят по всей земле и ангелы сворачивают мир, как свиток. Неужели он все-таки угодил в это полымя? Ужас толкнул Осташу рваться вон отсюда, из одежи выскочить, из кожи. Барка все заваливалась и заваливалась вправо, словно была огромная, как мир, и не могла сгинуть в мгновение ока. Осташа прыгнул через перильца и упал грудью на обносный брус левого борта. А борт все шел вверх, из отвесного превращаясь в лежачий. Это чугун в брюхе барки катился обвалом на правый борт, и барка вставала на ребро, задирая левую сторону.

Осташа перебросил себя на мокрый, холодный и липкий порубень, черный от осмолки. Вознесенный борт вынырнул из тучи пены и брызг. Осташа увидел вздымающуюся над собой стену бойца — побитую, неровную, глыбистую. Как-то совсем обыденно кое-где она была покрыта лишайниками и мхом — и это показалось Осташе диким. Кровь напугала бы его меньше. А сверху наклонилось сияющее небо. Под стеной скалы, вытянувшись огромной плоской рыбой, в перехлесте пенного варева лежала на боку его барка. Рядом с Осташей корячились какие-то люди, сумевшие выбраться с палубы. Тех, кто останется на палубе, раздавит между баркой и скалой, как комаров — хлопком ладоней. Смятая палатка веером досок выползала по скале вверх, будто крыло растоптанного жука.

Все так долго, так долго!.. Другие барки убивались — моргнуть не успеешь. Ему казалось, что барка — трах!

Он — прыг! И уже на скале! А еще полжизни должно пройти, прежде чем барку плотно прижмет к камню!

Осташа оглянулся — и никого из спасшихся не узнал. Все были одинаковы: просто хрипящие мокрые люди. Осташа успел еще перекреститься, даже успел вспомнить «Отче наш», но не долгим бормотанием слова за словом, а разом все: не как молитву, а как икону. И тут барку наконец прислонило, прижало к скале плашмя — словно приклеило. Из щели выбило пенные буруны. Полоса блестящего черного борта под ногами ощутимо потянула Осташу вниз. Барка, скребя палубой по стене, начала погружаться ко дну. Осташа приподнялся, расклячившись, и растопырил руки. Взглядом он искал выступ, на который можно прыгнуть. Вон — выступ!.. Осташа прыгнул, как кошка, что выпускает все когти. Сейчас он смог бы удержаться на скале, как муха на потолке, смог бы вбить в скалу пальцы, как гвозди. Он и не понял, как это у него вышло: он почувствовал под собой камень Гусельного и, продолжив движение, двумя легкими толчками перекинул себя вверх на мшистую полочку — словно горшок поставил на поставец.

Он оглянулся через плечо: длинная черная полоса борта была уже пуста. Несколько бурлаков, схватившись за обломки, плыли от бойца прочь. Осташа не смог сосчитать, сколько человек плывет, — забыл счет, как деревенский дурачок. Пена завертелась на досках борта, потом борт перехлестнули прозрачные волны, а потом он весь ушел под воду и растворился, только еще какое-то время из-под воды выбуривало кучи пузырей. На скале осталось висеть прямоугольное полотнище оторванной кровли палатки; оно за что-то зацепилось углом и громко брякало о камень.