Читать книгу "Вонгозеро. Живые люди - Яна Михайловна Вагнер"

слышал её слов, и губы ее скривились в неприятной колючей улыбке.

– Это была очень хорошая зарплата. Очень… хорошая. Мы не могли отказаться.

Я посидела еще с минуту, а затем поднялась и вернулась в соседнюю комнату, перешагнула через длинные, вытянутые вперёд Андреевы ноги. Наташа хлопотала над его разбитой правой рукой, пытаясь соорудить неловкую громоздкую повязку. Пахло аптекой. Марина уже успела смыть кровь с Серёжиного лица, но смотреть на него по-прежнему было страшно – теперь стало уже совсем очевидно, что досталось ему гораздо сильнее, намного сильнее: оба глаза закрылись почти полностью, кожа на скуле лопнула; из нижней, раскроенной губы, размазываясь по подбородку, капая на грудь, на дощатый пол, струился уверенный красный ручеек. Я подошла поближе и взяла из дрожащей Марининой ладони сочащуюся водой и Серёжиной кровью марлевую салфетку. Марина с готовностью отдала ее и немедленно, с облегчением шагнула назад, вглубь комнаты. Я опустилась на пол возле Серёжи и погрузила руку с марлей в ведро с розоватой ледяной водой, поглядела на змеящиеся тёмно-алые струйки, брызнувшие между моими сжатыми пальцами, и вынула руку, прижала салфетку к его разбитому подбородку.

– Он побил тебя, – сказала я и поцеловала его вздутую, лиловую бровь.

Мокрые слипшиеся ресницы дрогнули, и он едва заметно кивнул мне, и улыбнулся – нешироко, насколько позволяли отёкшие губы.

– Ты молодец, – сказала я и поцеловала эти ресницы, чувствуя языком соль, кровь и воду. Он снова кивнул и снова улыбнулся, и сквозь разноцветное месиво развороченных вспухающих тканей сверкнул для меня ясной серой радужкой глаз.

– Теперь всё будет хорошо, – сказала я и поцеловала вспухшие воспаленные веки, болезненно пульсирующие под моими губами.

Он легонько качнулся ко мне, прижимаясь горячим лбом к моей щеке.

– Ну всё, Наташка, пусти, всё, хватит, – простонал Андрей где-то далеко, где-то у меня за спиной.

Он подошёл к нам, ко мне и Серёже, и встал рядом, баюкая обмотанную бинтом руку, большой, мокрый, пахнущий так же, как и Серёжа, пóтом и дракой, и спросил:

– Серёг, ты как? Нормально? – наклоняясь, чтобы взглянуть.

Серёжа поднял к нему лицо и кивнул ещё раз, улыбаясь, фыркая кровью, и тогда Андрей сказал:

– Давай сходим завтра, посмотрим эту твою баню. Я помогу. На пикапе у меня отличный фаркоп крепкий, на заказ делали, и трос у меня остался, даже два троса. Думаю, легко управимся. Надо только место выбрать, где бы её воткнуть здесь.

Я наклонилась к ведру и смыла розовую влагу с ладоней и губ, и немного потрясла пальцами, чтобы последние холодные капли стекли вниз, и потянулась к висевшему на гвозде полотенцу. Марина шарахнулась в сторону и посмотрела на меня широко раскрытыми, круглыми глазами, с изумлением и ужасом, как смотрят на диковинную шипастую ящерицу в зоопарке; и только наткнувшись на этот ее взгляд, я почувствовала, что улыбаюсь. Что, наверное, начала улыбаться в ту самую минуту, когда вошла в комнату.

14

Найти место для дома, выторгованного Сережей у людей, которым этот дом не принадлежал, в обмен на машину, ружье и несколько ножей, оказалось несложно. На крошечном острове, густо покрытом вперемешку растущими березами и елями и заваленном неподъёмными корявыми валунами, пустым оставался один только небольшой пятачок возле самого берега, почти полностью занятый нашим теперешним неказистым жилищем, так что выбора, по сути, никакого и не было. Не прошло и часа, как мы уже стояли, ёжась от холодного ветра, оглядывая неприглядный вытоптанный пустырёк, хранящий вмятины от неловкой и стыдной, неизбежной драки, случившейся ровно на этом же самом месте. Теперь это было место для будущего нашего жилья, обещающего приблизить нас к давно забытой роскоши приличной жизни,

– Поставим рядышком, – заявил папа, широко ступая по снегу огромными своими валенками, отмеряя расстояние. – Должна влезть. Сколько она, Серёж? Шесть на шесть?

– Не, Андреич, она не квадратная была, даже я помню, – отвечал ему Андрей так же деловито и беззлобно, как будто драки не было, как будто рука его, разбитая, в неаккуратной сползающей повязке, не была бережно прижата к груди, а на левой скуле не багровел огромный уродливый кровоподтек.

– Пять на семь, – сообщил Серёжа, который выглядел ещё хуже с закрывшимся глазом и расквашенными, распухшими губами. – Вот, смотри, широкой стороной сюда, узкой – к озеру. Там терраска небольшая как раз, будет летом приятно сидеть.

Теперь они шагали втроём: три, четыре, пять метров в одну сторону, семь – в другую, «вот эту березу спилить только – и нормально, даже пень не нужно выкорчевывать, на камни поставим», мысленно вертя в пространстве ещё не существующий толком, маленький отдельный дом, который позволит нам, наконец, спать в разных комнатах. И Лёня озабоченно интересовался уже – «а печка есть там? какая печка?», а Серёжа отвечал радостно: «хорошая там печка, чугунная, дымоход из оцинкованных труб, снял – перенёс, с кирпичной мы сели бы в лужу, как ее соберешь заново без раствора?»; «а между брёвен там что? ну, щели чем законопачены?» – «да мох там, обычный мох наверняка, они тут в тайге без пижонства, его и по второму разу можно – а нет, так ещё наберем, он тут под снегом везде – просушить только». Казалось, если бы не начинающиеся сумерки, они сейчас же, в эту минуту бросились бы на тот берег и принялись осторожно, по одному отслаивать с кровли ломкие шиферные лоскуты и снимать с петель двери, чтобы день начала нашей новой жизни, одобренный теперь единодушно, начал приближаться уже сегодня.

Наутро мы отправились взглянуть на дом; называть его баней теперь, когда на него было возложено столько надежд, никому не пришло бы в голову. По-настоящему подробно его видели только мы с Серёжей, но в отличие от него, я почти ничего не могла бы сейчас вспомнить, кроме темного просторного предбанника, узкой парилки с маленьким окошком на уровне глаз, сквозь которое заглядывала слепящая холодная луна, и печки, возле которой я уснула в день своего позорного бегства. Мы шли через озеро нестройной, растянувшейся цепочкой, потому что оставаться на острове, карауля наши скудные припасы, не захотелось никому, так что детей укутали поплотнее и взяли с собой. Даже пёс, ещё не до конца простивший нам вчерашнюю драку, увязался следом, и то слева, то справа мелькал его длинноногий тощий силуэт. По дороге Серёжа, накануне осмотревший предмет своего тщательного торга во всех деталях, рассказал нам,