Читать книгу "Джордж Оруэлл. Неприступная душа - Вячеслав Недошивин"

Но, повторю, это лишь только знание, не понимание! Понять можно, лишь пережив событие. «Двухминутки ненависти» меня, конечно, впечатлили, но куда больше запомнилось, как корчился я на собраниях в «вегетарианские» уже времена, когда мои товарищи вставали и гневно осуждали кого-либо из коллег за измену жене. Как заставляли семнадцать (!) раз вставить в чью-то передовую статью в молодежной газете, где я работал, фамилию «Брежнев» – ровно так, как это было в передовице газеты «Правда». На дворе стоял 1980-й, к которому Хрущев обещал приход «коммунизма». Как тут не сказать: как же хорошо, что такой «коммунизм» все-таки не наступил!.. И вот почему, когда я слышу или читаю ныне, что Сталин был «великим менеджером», что жертвы были оправданны и что было их на миллион или два меньше, мне искренне хочется, чтобы подобный крикун (не из «Скотного двора», из жизни) хотя бы на день оказался в том застенке. Чтобы обезумевшая жена его обнимала бы сапоги следователей, прося не уводить кормильца, чтобы на Лубянке его заставили бы, нагнувшись, развести в сторону ягодицы – не пронес ли он в тюрьму какой-нибудь записки, – чтобы на первом же допросе ему выбили все зубы (все – и твои зубы!) и чтобы он, а не кто-нибудь «из прошлого» в битком набитой прелой камере занял бы очередь у дверей, чтобы лежа всосать в щелочку у пола хотя бы глоток свежего воздуха из коридора. Вы, реаниматоры Сталина, готовы на этот один-единственный день ареста и тюрьмы? И вот когда знания всех энциклопедий мира будут мешать пониманию даже одного подобного часа…

Ничего этого не понимал, да и не знал Оруэлл. Он, конечно, доверял «правде без купюр», но, увы, ложь и с той, и с другой стороны уже облетела полмира. Холодная война лишь разгоралась. Война, которая не кончается по сей день. Ныне «большие братья» с предвыборных плакатов человеколюбиво улыбаются народам широкой глянцевой улыбкой. И только через годы, когда правда натянет наконец эти проклятые «штаны» и предстанет без прикрас, мы запоздало спохватимся, кого выбирали и выбрали. Поразительно, но «сладкая» ложь, например, о почти «братании» нашем с американцами, когда в 1995 году Клинтон обнимался и хлопал по плечу «друга Ельцина», обернулась вдруг запоздалой, как всегда, – но правдой. Только ныне стало известно, что как раз в 1995-м, точнее, 25 октября президент США Клинтон, выступая на закрытом совещании Объединенного комитета начальников штабов, сказал: «В ближайшее десятилетие нам предстоит решение следующих проблем: расчленение России на мелкие государства путем межрегиональных войн; окончательный развал военно-промышленного комплекса России и армии; установление режимов, нужных нам, в оторвавшихся от России республиках. Да, мы позволили России быть державой, но империей будет только одна страна – США»…

Оруэлл не знал про это, и тем не менее – знал! Он по мельчайшим признакам вычленял тенденции, тренды развития мира – пути, по которому может пойти человек. И здесь романом-предупреждением он, надо признать, угадал. Всё и дальше будет очень, очень похожим…

Наши нынешние записные критики романа с «цинизмом, доходящим до грации» (по выражению Бунина) твердят, что две последние книги писателя вышли якобы в эпоху «маккартистской охоты на ведьм». Сознательная ложь! Маккартизм – охота на коммунистов в США – наступил только через три года. Оруэлл, твердят другие, – «профашистский писатель». Раз «Скотный двор» был против «союзничества» СССР и Запада (хотя это, разумеется, не так), значит, Оруэлл – за фашизм. А раз так – пусть отвечает за всё, что натворил Гитлер. Логика обструганная, как тот телеграфный столб. И пишется это про человека, который воевал с фашизмом в Испании, да не в штабах сидел – в окопах. И не чувствовал он «социального заказа», как пишут наши тамбурмажоры вчерашнего социализма, и не писал того, что от него «ждали». Писал о том, что реально знал, над чем размышлял не месяцы – годы. И, как когда-то выступил с разъяснениями по поводу «Скотного двора», высказался и по поводу последнего романа. Прямо написал: у него не было намерения оскорбить «левые движения» в других странах, он в романе «1984» не имел в виду СССР – он просто видел векторы, в сторону которых развивался мир.

Вудкок, друг писателя, напишет, что лишь поначалу последние книги Оруэлла воспринимались как «прокламации против коммунизма». «Но такое впечатление было бы неправдой, – пишет Вудкок.– Предупреждения последнего романа его следует рассматривать как относящиеся к любому обществу, где культ государства становится более важным, чем благо отдельного человека. В разной степени он видел это везде и особенно то, что стало финалом его последнего романа, – разрушительную эрозию личности… Он был, – заканчивает Вудкок, – выжившим сторонником борющегося за свободу либерализма XIX века, сторонником тех ценностей, которые поддерживали Эмерсон, Торо и Диккенс. Но он заглядывал и в будущее, в котором, как надеялся, люди смогут пережить ночь тирании и лжи… Никто лучше его не знал, как невелики шансы такой надежды, но он был уверен до конца: за них стоит бороться…»

Повторяю, это сказал друг писателя. И – докажите-ка обратное…

5.

Вопрос из будущего: И сколько вы предполагали прожить? В январе 1950 года?

Ответ из прошлого: По крайней мере лет десять. Мне нужно много чего успеть сделать, не говоря уже о Ричарде, о котором необходимо заботиться…

В.: Но туберкулез? В открытой форме?.. Вы же сами убивали себя – посудомоем без сна, нищим без приюта, солдатом без тыла в Испании…

О.: Конечно, я заслужил это всей своей жизнью… Но… ни один писатель еще не умер, пока не сказал всё, что намеревался сказать…

В.: Но вам же запретили даже брать перо в руки?.. Счастье, что дожили до выхода последней книги. Она – лучшая ваша книга? Или все-таки – «Скотный двор»?

О.: Видите ли… каждая книга – это, в сущности, неудача…

В.: Да ладно… Впрочем, Хемингуэй тоже считал, что, если писатель «добился успеха, он добился его по неправильным причинам». Да и Фолкнер сказал похоже: «Лучшее в моем представлении – это поражение. Попытаться сделать то, чего сделать не можешь, даже надеяться не можешь, что получится, и все-таки попытаться. Вот это и есть для меня успех…» Похоже на вашу смертельную гонку с последним романом. Ведь все-таки – успех?..

О.: Я знаю, что это так, но почему это так – понять не могу. Очевидно, что чем непонятнее сказки, тем легче в них верить, но мне это кажется… парадоксальным.

В.: Может, оттого, что вы выбрали Человека, а не Бога? Но, с другой стороны, вы, неверующий, вдруг завещали похоронить себя «по обрядам англиканской церкви»?

О.: Понимаете, материалист и верующий часто заключают между собой перемирие… однако рано или поздно всё равно придется выбирать…

В.: «Ничто никогда не умирает», – написали вы в последнем письме своей первой любви – Джасинте… В связи с этим как бы вы – страшный вопрос, понимаю! – хотели бы умереть? Пусть это будет последний вопрос к вам.

О.: Великое дело – умереть в собственной постели. Хотя умереть в собственных ботинках – куда лучше…