Читать книгу "Золотое колечко на границе тьмы - Владислав Крапивин"

Кто понимал, что рыцарь свободы хорош, когда он на боевом коне, на баррикаде или даже на эшафоте? А победивший революционер должен уйти или стать политиком. Политика же…

И чем самоотверженней сражался человек за счастье людей, тем крепче в нем уверенность, что теперь только он знает, как наделить страну этим счастьем сполна. А кто ему не верит — пожалеет…

Так хорошо все начиналось! Январь пятьдесят девятого, ликующие толпы в Гаване. Семнадцатилетние учителя, спешащие в горные деревни, чтобы научить грамоте больших и малых. Герои Плайя-Хирон…

А помните газетные снимки шестьдесят первого? Молодой Фидель и Гагарин! Рукопожатие, ослепительные улыбки. "Два героя, два майора!" — восхищались корреспонденты.

Он и правда был майором — герой тогдашней Кубы. Команданте — это и значит майор. Не было тогда еще там генеральских "команданте де дивизио", "команданте де бригада"…

Эх, если бы он мог навсегда остаться просто славным команданте! Нет, не судьба…

Прямо как у Киплинга:

Увы, по решенью коварных небес

Отмечен я жребием черным:

Я — вольный бродяга Диего Вальдес —

Зовусь адмиралом верховным…

Впрочем, все это будет после: сперва — сомнения, которые прогоняешь даже от себя. Потом — похожее на грустный вздох признание фактов. И наконец — горечь. Привычная уже. Да, это будет, но уже в другой жизни. А пока Ленькина гитара сотрясалась от рваных аккордов яростного марша:

Сражайтесь, кубинцы!

Свобода родины пусть будет вам наградой!..

Нет, мы не были так наивны, чтобы пытаться бежать в Сьерра-Маэстра. Но всё же, всё же… И казалось, что гордый испанский язык пригодится…

Конечно, не было у нас ни времени, ни терпения, чтобы учить его всерьез. Но, как могли, учили. Например, отдельные слова, наугад.

— А скажите мне, уважаемые сеньоры, — вопрошал, лежа на кровати, Виталий, — что, по-вашему, означает слово "адормидера"?

— По-моему, это самка верблюда, — высказывал догадку Ленька.

— Сам ты… Это мак! А что такое "банана"?

— Провалиться мне, если не банан, — сумрачно откликался Ленька, огорченный предыдущим промахом.

— Умница! А что такое "битанго"?

Так я впервые услышал это слово. Оно прозвучало, как название танца или цветка. Или имя заморского города. Если бы я знал его раньше, то назвал бы так столицу в своей "Стране Синей Чайки".

— Витька, что это? — я на своей постели приподнялся на локте.

— Воздушный змей.

3

Это было — как зазвучавшая струна.

Представьте, ведь могло за этим словом оказаться и что-нибудь скучное, ненужное, отталкивающее даже. А тут — воздушный змей! Одна из радостей моего (тогда еще недалекого) детства.

Когда я был восторженным и неумелым дошколенком, воздушные змеи часто парили над нашим кварталом.

Их запускали мальчишки постарше. С крыш. А мы, малыши, стоя внизу, готовы были бесконечно смотреть на это чудо. На волшебное действо, которое напрямую связывало человека с небом.

Запрокинув головы и приоткрыв рты, замирали мы на краю деревянного тротуара — я, Семка Левитин, Толька Петров. А через дорогу от нас, на невысоком доме, у печной трубы священнодействовали двое незнакомых ребят — решительных, самостоятельных, с сипловатыми от курева голосами. Голоса эти были хорошо слышны, и мы ловили каждое слово:

— Чё, будем сматывать?

— Обождем еще.

— В столовку пора. А потом в магазин. Мамка сказала, если карточку на жиры сегодня не отоварю, ноги оборвет.

— Ну давай еще маленько…

А белый змей их стоял в синеве высоко-высоко. И чуть подрагивал хвостом.

— Наверно, выше самолета, — благоговейным шепотом произнес Семка.

— Не выше. До самолета ниток не хватит, — сказал рыжий спорщик Толька.

— Хватит, если много катушек, — сказал я.

— Вот как стукну!

— Обратно отоваришься!

Семка вздохнул:

— Щас будут спускать. Жалко.

— Не будут, — заявил Толька.

— Они же говорят: в столовку надо…

Змей вздрогнул и потихоньку пошел вниз.

"Столовка", "карточки на жиры". Слова и быт военного времени. Всегда живущий в желудке, сосущий такой голод. И такой же постоянный, тоже сосущий страх за тех, кто на войне… Но лето! Но змеи в воздухе! Но детство!..

— Мамка клейстер сварит, я себе тоже змей сделаю, — заявил Рыжий. — И запущу с нашей крыши.

— Фиг у тебя получится, — рассеянно сказал я, наблюдая за снижением белого змея. — Как на крышу лезть придется, сразу обкакаешься.

Мы подрались, но только чуть-чуть, Семка распихал нас в разные стороны:

— Чё, силы девать некуда?

…А потом у меня появился собственный змей.

Его принес дядя Боря. Это было уже в сорок пятом, в августе.

Осень в те дни намекала о скором приходе. Стоял зябкий денек — без дождя, но серый и ветреный.

Дядя Боря позвал меня в свою комнатушку.

— Смотри, что я нашел. Валялся на газоне на Первомайской. Целенький.

Змей, склеенный из дранок и журнального листа, и правда был цел. Только без хвоста. Но разве долго надрать для хвоста мочалы? Из рогожи, которой обита в сенях дверь…

— Мама, смотри, что дядя Боря мне подарил!

— Что?.. А, хорошо. Только не кричи так.

— Дай мне нитки! Я буду запускать!

— Нитки? Подожди-ка… Нет уж, с этим змеем на улицу, пожалуйста, не суйся.

— Почему?! — обиженно взвыл я.

И дядя Боря удивился:

— Почему не поиграть с ним на дворе?

— Что малый, что старый… Посмотрите, ч т о на этом змее!

Мы посмотрели. А что особенного? Напечатанные коричневой краской буквы, мелкий шрифт. Снимок — станция метро. И портрет чей-то. Чей? А, Кагановича. Одного из наших вождей, верного помощника товарища Сталина. Ну и что?

— Ну и что такого? — сказал дядя Боря.

— В лужу эта игрушка плюхнется, а кто-нибудь спросит: "Это чей змей? Это чей сын? А, так это вы, гражданка, научили его вождей в грязи валять?"

Я, хотя и малыш был, а кое-что про это уже слышал и понимал. Горестно глянул на дядюшку. Тот заворчал:

— Всегда так. Хочешь, как лучше, а тебя по рукам…

— Лучше здесь по рукам, чем т а м по голове… — значительно сказала мама.

Я уже всхлипывал. Счастье было так близко, и вдруг…