Читать книгу "Граф Ноль. Мона Лиза овердрайв - Уильям Гибсон"

Сны 3-Джейн утомляют Энджи. Она предпочитает другие, особенно те, в которых присутствует ее юная протеже. Эти сны приходят, когда утренний ветерок надувает кружевные занавески, когда начинают перекликаться первые птицы. Тогда Энджи придвигается поближе к Бобби, закрывает глаза, мысленно произносит имя «Континьюити» и ждет появления маленьких разноцветных картинок.

Она видит, что девочку отвезли в клинику на Ямайке, вылечить от пристрастия к грубым стимуляторам. С новым обменом веществ, настроенным армией терпеливых «сенснетовских» медиков, девочка наконец начинает появляться в свете, полная здоровья и радости. Кто, как не Пайпер Хилл, настраивает ей сенсориум, и вот ее первые стимы встречены с беспрецедентным успехом. Во всем мире аудитория «Энджи» просто боготворит ее свежесть, ее энергию, ее непосредственность, с какой она будто впервые открывает для себя свою жизнь.

Иногда на дальнем экране промелькнет тень, но лишь на мгновение: окоченевшее тело задушенного Робина Ланье найдено на крыше отеля «Нью-Судзуки-Энвой». И Энджи, и Континьюити знают, чьи длинные пальцы сжались на горле звезды, чьи руки оставили его валяться на декоративном горном склоне.

Но кое-что все еще ускользает от ее понимания, один важный фрагмент той давней головоломки.

В тени дубов под стальными и нежно-розовыми закатными небесами Франции, которая не есть Франция, она просит Бобби ответить на этот последний вопрос.

Полночь, они ждут на подъездной дорожке, потому что Бобби пообещал Энджи ответ.

Часы в доме отбивают двенадцать, и она слышит, как по гравию шуршат шины. Машина оказывается длинной, низкой и серой.

За рулем – Финн.

Бобби открывает дверцу, чтобы помочь ей сесть.

На заднем сиденье уже сидит некий молодой человек – и Энджи вдруг узнает одного из той странной троицы, что проскакала когда-то мимо нее верхом на совершенно неправдоподобной лошади. Он улыбается, но молчит.

– Знакомься, это Колин, – говорит Бобби, устраиваясь рядом с ней. – А Финна ты уже знаешь.

– Она так и не догадалась? – спрашивает Финн, заводя мотор.

– Нет, – отвечает Бобби. – Не думаю.

Молодой человек по имени Колин улыбается.

– «Алеф» – это аппроксимация всей матрицы, – говорит он, – что-то вроде модели киберпространства…

– Да, я знаю. – Энджи поворачивается к Бобби. – Ну? Ты пообещал, что назовешь причину того, «Когда Все Изменилось». Почему это произошло. Так как?

Финн смеется – очень странный звук.

– Дело не в том, почему это произошло, дамочка. Скорее, в том, что произошло. Помнишь, Бригитта как-то говорила тебе, что был еще и другой? Помнишь? Ну это и есть «что», а это «что» и есть «почему».

– Прекрасно помню. Она сказала, что, когда матрица наконец познала себя, откуда-то взялся этот «другой»…

– Туда мы сегодня и направляемся, – начинает Бобби, обнимая ее за плечи. – Это не очень далеко, но…

– Это иначе, – вмешивается Финн, – это по-настоящему иначе.

– Но что это?

– Увидишь, – говорит Колин, смахивая со лба прядь каштановых волос – жест школьника в какой-нибудь древней пьесе. – Когда матрица обрела разум, она одновременно осознала присутствие другой матрицы, другого разума.

– Не понимаю, – говорит Энджи. – Если киберпространство состоит из общей суммы всех данных в человеческой системе…

– Вот-вот, – говорит Финн, сворачивая на пустую прямую автостраду, – но ведь о человеческой никто и не говорит, понимаешь?

– Другой был в совсем ином месте, – говорит Бобби.

– В системе Центавра, – вносит свою лепту Колин.

Может, это они так шутят над ней? Очередной розыгрыш Бобби?

– Довольно сложно объяснить, почему, встретив этого другого, матрица раскололась на все эти колдовские духи, вуду и прочее дерьмо, – говорит Финн, – но, когда мы туда прибудем, кое-какое представление ты получишь…

– На мой взгляд, – добавляет Колин, – так просто куда забавнее…

– Вы правду мне говорите?

– Долетим за нью-йоркскую минуту, – говорит Финн. – Без дураков.

От автора

Уже прошло десять лет с того первотолчка, что запустил странный процесс, в результате которого на свет явились «Нейромант», «Граф Ноль» и «Мона Лиза овердрайв». Технологии, при помощи которой вы читаете эти слова, десять лет назад еще не было.

«Нейромант» был написан на «допотопной механической пишущей машинке» – той самой, что стояла на столе у Джулиуса Дина, если вы помните описание его кабинета в Тибе. Машинка эта, портативный «Гермес-2000» – изящный и прочный механизм, – была выпущена где-то в 1930-е фабрикой «Э. Пайяр и Кº» в Ивердоне, Швейцария. В футляре она весит чуть меньше, чем нынешний мой «Макинтош SE/30», на котором я сейчас и пишу, и покрыта характерной зелено-черной, с «искрой», полировкой, возможно призванной напоминать обложку бухгалтерского гроссбуха. Клавиши тоже зеленые, из целлулоида, символы на них канареечно-желтые. (Однажды меня угораздило задеть клавишу-модификатор кончиком зажженной сигареты, драматично подтвердив тем самым исключительную огнеопасность этого древнего пластика.) В свое время «Гермес-2000» был одной из лучших портативных машинок в мире и одной из самых дорогих. Мой экземпляр достался мне от моего тестя, вернее от его отчима, который возделывал, можно сказать, журналистскую ниву и печатал на «Гермесе» хвалебные статьи о поэзии Роберта Бернса. Я же сочинял на нем сперва курсовые работы по английской литературе, потом свои первые рассказы, потом «Нейроманта» – а к живому компьютеру, считай, и близко не подходил.

Некоторым читателям это, судя по всему, кажется странным. Мне – вовсе нет. В 1981 году, когда я начал разрабатывать концепцию киберпространства (само слово впервые увидело свет на моем верном «Гермесе»), компьютеры по большей части представляли собой чудовищ размером с целую комнату, ощетиненных вращающимися катушками магнитной пленки. Однажды я видел компьютер издали, через окошко. Те мои приятели по университету, которые что-то на компьютерах считали, делали это в совершенно безбожное время, урывая часок-другой на кафедральных мейнфреймах по остаточному принципу.

Впрочем, примерно тогда же появился «Эппл IIc». Для меня он появился на рекламных плакатиках, которыми оклеивали автобусные остановки. Это соблазнительно компактное устройство – собственно, выглядевшее не крупнее вашего нынешнего «Пауэрбука» – было снабжено ручкой, за которую держалась, непринужденно им помахивая, рука некоего пиджака в белоснежной манжете. Портативность! Ну не удивительно ли – целый компьютер такого крошечного размера? (Я не знал тогда, что еще нужно таскать с собой монитор, плюс довольно громоздкий трансформатор, плюс еще один дисковод, весивший немногим меньше самого компьютера.) Та «эппловская» реклама и послужила прямым источником вдохновения для киберпространственных дек в «Нейроманте». Как и «Гермес-2000», в свое время «IIc» – это было о-го-го.