Читать книгу "Большая книга перемен - Алексей Слаповский"

Потом был зал палеонтологии. Кости мамонтов, трилобиты, фрагменты скелета ихтиозавра.

– Сто сорок миллионов лет, – прочел Земляк подпись. – Это даже представить невозможно.

Окружающие покачали головами: действительно, представить невозможно.

– Если поделить на мой возраст, на сорок пять лет, это сколько будет, интересно?

Все посмотрели на министра финансов. Тот вспотел, хотел достать из кармана телефон с калькулятором, но поднапрягся и сосчитал в уме:

– Примерно три миллиона сто тысяч.

– Ого! То есть моих прожитых жизней, представляете, поместилось бы три миллиона сто тысяч! Масштаб!

В зале древних народов, населявших когда-то сарынские земли, были фрагменты захоронений скифов и сарматов. Ничего интересного, косточки и черепушки. У стены стояли два манекена, изображавшие мужчину и женщину сарматского племени. Женщина в длинном, расшитом золотом и цветными бусами халате, а мужчина в кожаной куртке с воротом на ремешках и коротких штанах, с саблей. Земляк с любопытством глянул на мужчину, который был слегка скуласт, как и он сам, и отправился дальше.

Когда зал опустел, мужчина сказал жене:

– Большой человек.

– Да, – сказала жена.

– Ничего не изменилось, он впереди, а они сзади ему пятки лижут. Как было, так осталось.

– Да, – сказала жена.

– Только оружия у них нет.

– Да, – сказала жена. – Но у меня тоже нет. А мы воевали не хуже мужчин. Они нарушили правду истории.

– Напиши в комитет по историческому наследию, – пошутил мужчина, нахватавшийся от экскурсантов за множество лет разных современных слов и понятий.

– Пока они рассмотрят и примут решение, я вся истлею. И ты разве забыл, что у нас не было письменности?

– Упущение, – вздохнул мужчина. – Теперь никто не узнает о нас правды.

– С письменностью еще хуже, – возразила жена. – Вот нам написали, что мы сарматы, а это все равно, что написать – европейцы. Неконкретно. Мы – аланы! Так что не завидуй, о них тоже потом такого понапишут, что сами себя не узнают!

Последними на этом этаже были залы недавнего прошлого: девятнадцатый век, дворяне, крестьяне, их мебель, посуда, одежда. С любопытством все осмотрели курную избу в разрезе: крохотное оконце, закопченные бревна, на полатях лежит дед – аккуратно одетый, в новеньких лаптях, за прялкой бабка, за столом над пустыми глиняными мисками мужик с женой, за ними люлька с дитенком, подвязанная к матице.

– Жили же люди в такой тесноте, – заметил Земляк, – а по десять детей имели. А мы, если будем и дальше придерживаться такой демографической политики, обнулимся за сто лет.

Окружающие, понимая, что это не просто слова, а высказывание на государственную тему, сделали озабоченные лица.

Все пошли наверх – к экспозициям двадцатого века и современным.

Мужик хмуро сказал вслед уходящим:

– Кургузые какие. Я, чай, немцы? Димигрифическая, говорит.

– Продали, что ль, бы нас кому, – запричитала жена. – Никакой подмоги нету, сидим тут натощак, дитё, слышь, даже не орет уже. Не померло ли? Встань-ка, глянь.

– Тебе надо, ты и встань, – ответил муж.

– И не надоест? – простонал спросонья старик. – Лет семисят про одно и тоё же собачитеся!

– А тебе какое дело? – тут же встряла старуха. – Лежи да попёрдавай!

И она не звонко рассмеялась.

– Я бы пёрднул, было б чем! – ответил старик.

Он даже нарочно поднатужился, но ничего не вышло, даже пустоты в животе нет, кишка к кишке присохла…

– Видно стать помирать нам, – пожаловался он.

– Кто мертвый, тому не страшно, – весело ответила бабка, ловко крутя колесо и протягивая готовую нить к веретену, а потом наматывая ее и начиная сызнова. Дело ладилось.

Залы двадцатого века на третьем этаже были Земляку, как и в детстве, не так интересны. Слишком много скучной полиграфии: листовки, прокламации, старые газеты. Был отдел с вывеской поверху: «Наши знаменитые земляки». Среди государственных деятелей, артистов, художников и писателей, прославивших Сарынск, красовался портрет Земляка, он прошел мимо, усмехнувшись и показывая, что относится к этому иронически.

Завершал экспозицию отдел о современном Сарынске, гордостью которого являлся макет города, над которым кропотливо трудилась группа работников два с лишним года, зато видны были и каждая улочка, и каждый дом.

Земляк рассматривал с интересом.

– Надо же, – сказал он. – Красота какая. Прямо как с высоты птичьего полета. Не узнаю, где тут что, кто расскажет?

Окружающие чиновники были не дураки, они понимали, что самовольно на этот призыв никто не должен откликаться, даже сам губернатор. Вот он, момент сватовства, вот сейчас будет сделан намек, кому лететь к звездам.

Они молчали.

– Давай ты, что ли, Максим Витальевич, – предложил Земляк, то есть в данный момент Сват.

Максим подошел к огромному столу с макетом, взял указку.

Но тут решительным жестом указку у него перехватил брат, Павел Витальевич.

У всех мгновенно появилось предчувствие скандала. Кто-то из задних благоразумно вышел на цыпочках, чтобы при сем не присутствовать.

Проморгал Максим, не устерег Павла. Узнав о приезде Виктора Викторовича и понимая, что Павлу не присутствовать на встрече нельзя ни под каким предлогом (включая трагическую гибель невесты), Максим прислал в помощь Сторожеву еще двух специалистов-наркологов, приехал сам, выслушал от брата много неприятного, отвечая одним и тем же:

– Павел, надо прийти в себя! Сам понимаешь, что надо! Для дела, для семьи, для города, в конце концов!

И добился своего: через день Павел бросил питье, еще два дня лежал пластом, и вот сегодня восстал и появился – бледный, осунувшийся, но это-то как раз можно объяснить Земляку, если спросит, – горе у человека.

Павел Витальевич взял указку, что, конечно, вызвало легкое удивление в глазах Земляка, но он тут же кивком головы выразил согласие: ну что ж, Павел Витальевич, так Павел Витальевич.

И Костяков-старший начал:

– Где тут что, Виктор Викторович? Это, сами видите, центр, тут у нас появилось много домиков бизнес-класса, каждая квартирка по двести метров, есть двухэтажные. А вот видите, на окраине коробочки, это для народа. Метров так по семьдесят максимум, а чаще по сорок-пятьдесят. Что еще? Вот комбинат мясопродуктов, который по профилю занятий принадлежит нашему министру сельского хозяйства Михалюку, то есть не министерству, а именно министру. А вот частный пансионат на берегу Волги, рядом с городом, который, пансионат то есть, принадлежит, тоже по профилю, министру здравоохранения Галине Максудовне Зариповой, она же Гюльчатай, как мы ее любовно называем. А вот эти пятьдесят гектаров нашего лесопарка, где строятся коттеджи, видите, какие красавцы, принадлежат эти гектары министру лесного хозяйства, уважаемому Дмитрию Ивановичу Постникову, напополам с вами, Виктор Викторович. Но это мелочи! Главного тут не видно, Виктор Викторович! Главное – бюджетные деньги из центра, которые зарыты в канализацию, водопровод и прочие коммуникации! А дороги! Смотрите, какие они тут все ровные, красивые, хотя на самом деле во всем Сарынске не найдешь ни одного километра приличного асфальта, кроме как перед Домом Правительства. А ведь деньги выделялись огромные, Виктор Викторович! Федеральные деньги! Вы же помогали их выделить, благодетель, спасибо, миллиарды рублей спустили нам сверху! Но министру дорожного строительства семью содержать надо? Надо. Вот он пару миллионов себе и взял. А у него замы и вообще целый аппарат. Остальное разворовали низовые звенья. Да еще вам, Виктор Викторович, надо вернуть законные шесть процентов на развитие партийной деятельности и для вашего личного пользования. Надо? Надо. Иначе откуда у вас триста миллионов долларов состояния, о чем вся страна знает, притом, что вы никогда в жизни не занимались предпринимательской деятельностью? А? Если бы вы были ихтиозавр, тогда бы успели честно накопить с зарплаты за миллионы лет, но вы ведь не ихтиозавр, Виктор Викторович! В том-то и ужас, что вы не ископаемый, вы не истлели, вы живее всех живых или, если хотите, мертвее всех мертвых, как вам больше нравится?