Читать книгу "Севастополист - Георгий Витальевич Панкратов"

увидеть голые стены и плафон под потолком.

Теперь же мой взгляд блуждал по стенам коридора, скользил по потолку, скатывался к плинтусу. Я пытался найти хотя бы какую-нибудь зацепку в этом идеальном замкнутом пространстве. Повороты из одного коридора в другой ни к чему не приводили, перед глазами каждый раз представал совершенно такой же, ничем не отличающийся от прежнего, коридор. Никаких опознавательных знаков поблизости не оказалось, а спрашивать было некого – если люди и появлялись, то лишь как тени, мельтешащие вдалеке. Блуждание по коридорам определенно затягивалось, и все было похоже на то, что Башня предлагала мне загадку, которую предстояло разгадывать – и лишь после этого выбираться из села в уровень.

Но пока что вокруг меня были только двери. Многие из них были открыты – но внутри я не видел людей, только чистые комнаты без признаков жизни. Я заглядывал в них до тех пор, пока не понял, что это однообразие, похоже, не собиралось заканчиваться.

– Эй, – закричал я, увидев очередной силуэт в коридоре.

– Подскажите мне!

– Остановитесь, пожалуйста!

– Люди, что здесь…

Но все это были крики, обращенные в пустоту. Никто не собирался ни останавливаться, ни говорить со мной, я и вовсе начал сомневаться, что они – живые люди, а не галлюцинации.

Меня все больше обволакивало ложным сном, а в какой-то момент и вовсе стало казаться, что все это происходит не со мной, – будто я смотрю запись, экспериментальный фильм наподобие той гадости, что с восторгом под соки и ягодки смотрят впечатлительные девушки из Планиверсума. Только, в отличие от фильмов, мой ужас был не в том, что кто-то нападет из-за угла, а в том, что углы никогда не закончатся. Но внутренняя камера моего зрения дрожала и трепыхалась от одной точки к другой, ни на чем не фокусируясь; а само изображение становилось если и не черно-белым, то все более потускневшим.

«Возможно, село здесь больше, – я старался сохранить способность к рассуждению. – Но почему тогда столько открытых дверей, пустых комнат?» Да и каждый новый уровень должен быть компактней предыдущего – в памяти всплыла Башня, какой я помнил ее снаружи и по фильму, что показывала Ялта. Но эти рассуждения только приближали отчаяние: по всему выходило, что не было ни логики, ни практической необходимости оборудовать здесь такое большое село. Для чего? Для того лишь, чтобы я по нему плутал?

Или сидел на полу у стены, уставившись в одну точку, или бесцельно бродил взад-вперед в поисках идей или подсказок, или бежал с громким криком, пытаясь догнать исчезающего человека – не получалось! – или бился головой о стену, наконец… Все это я перепробовал. Но ничего не менялось.

Секретные ходы не открывались, а те, что были, вели в никуда, вернее, все в те же комнаты. Там я пытался уснуть, и даже дремал, ворочался, но так и не смог погрузиться в настоящий полноценный сон. Постоянное чувство замкнутости нервировало и раздражало, так что я делал усилия, чтобы на нем не зацикливаться. В каждом новом селе любого нового уровня (не считая Сервер, конечно) потолок отчего-то был ниже, а здесь и вовсе возникало ощущение, что он снижается по мере того, как я безрезультатно ищу выход, и вскоре раздавит меня. Вот это был бы закономерный финал для человека, которому рассказали, что он избранный, вручили лампу и он радостно понесся ее вкручивать – как болванчик, не понимая ничего. А на этом пути из ниоткуда в никуда еще и растерял все, что у него было: друзей, любовь и жизнь в прекрасном городе.

Это было почти так. Но все-таки не совсем. Во-первых, у меня еще оставался Инкер. Я не спешил писать ему, не разобравшись, где нахожусь. Но как бы ни блуждал по коридорам, не мог ничего ни различить, ни понять; во мне поселялись нервозность и страх. Я пытался вычислить выход по открытым дверям, их количеству, расположению, соотношению с закрытыми, но все эти данные в каждом коридоре были новыми и, похоже, совсем ничего не значили.

Я понял, что все совсем плохо, когда вернулся к двери своей комнаты. Она отреагировала на лампу, издала тихий писклявый звук, зажглась полоска света вдоль дверной коробки, и сработала защелка.

«Ну вот я и дома», – процедил я. Какими приятными должны быть эти слова! Есть ли вообще слова приятней, чем эти? Но в тот момент не было слов злее и отчаяннее – в них отразилась вся моя беспомощность, непонимание, что делать и как быть. Но было и другое. Я убеждал себя, что сдаваться нельзя и нужно искать выход. Это было в моем характере, таким уж я вышел в мир. Но после странного сна, где я увидел свою каменную лампу в море, что-то добавилось к этому и тут же стало от меня неотделимо – совсем как столб от этой фигуры или сверкающая птица на ее вершине. Я верил теперь в свою миссию – и верил по-настоящему. Теперь я знал, что она связана со мной, что пускай это лампа Башни, лампа избранных, лампа загадочных севастополистов, но теперь она и моя тоже. И миссия – моя.

Все это придало сил, но, валяясь на кровати и мучаясь от невозможности заснуть, я подумал, что неплохо бы и подкрепиться. Совсем оголодать здесь не хотелось, а ведь чем больше я тянул с поиском выхода, тем вероятней была перспектива такого исхода. Мысль заставила подняться с кровати и снова выбраться в коридор.

Но надо сказать, на сей раз я плутал недолго, а вернее, совсем не плутал. Прямо напротив моей комнаты оказалась дверь, которую я просто не мог бы не увидеть раньше – если бы она была. Эта дверь оказалась немного шире остальных и с окошком по центру. Заглянув в него, я увидел помещение с идеально белыми стенами – в нем не было кровати, а стояло несколько белых столов и стульев. Оказавшись внутри, прошелся вдоль них, все еще не понимая, в чем смысл, как вдруг обнаружил в стене небольшое углубление. Подойдя к нему, заглянул внутрь и увидел приоткрывшуюся створку. Зажглась лампочка, раздался тихий звук, похожий на звонок, и я увидел в углублении тарелку, на которой лежали котлеты и хлеб.

Я схватился за нее и резко дернул, будто боясь, что створка снова захлопнется и меня вдруг передумают кормить! Ни на одном из уровней Башни, ни в одной точке, где мне довелось побывать, я не встречал настоящей еды – такой же, как в Севастополе. Казалось