Читать книгу "Потемкин - Саймон Себаг-Монтефиоре"

Тяжелее этой потери в ее жизни не бывало: «Как можно мне Потемкина заменить: он настоящий был дворянин, умный человек, меня не продавал; его не можно было купить».[1012]

Но императрицу ждали дела. Не без царственного высокомерия жаловалась она Гримму: «Князь Потемкин сыграл со мной злую шутку! Теперь вся тяжесть правления лежит на мне одной».[1013] В тот же день, как пришла весть о кончине Потемкина, собрался Совет, и в Яссы на завершение переговоров был послан Безбородко. В Константинополе великий визирь советовал Селиму III продолжать войну, но европейские послы подсказывали, что теперь, после смерти предполагаемого короля Дакии, у Турции больше шансов заключить мир.

Михаилу Потемкину Екатерина приказала вывезти из Ясс ее письма и разобраться в финансах покойного. Но письма императрицы составляли самую ценную часть наследства светлейшего, и Попов настоял, что вручит их государыне лично. Что же касается денег, оставленных Потемкиным, то вопрос о них решался на протяжении еще двух царствований и так до конца не был распутан. Считается, что с 1783 года Потемкин получил 55 миллионов рублей — 51 352 096 рублей 94 копейки на содержание армии и строительство флота и городов — и около 4 миллионов рублей личных денег. Как он тратил собственные средства, проследить невозможно. Император Павел I приказал возобновить расследование, но Александр I, поняв непосильность этой задачи, закрыл дело.[1014]

В Петербурге не говорили теперь ни о чем, кроме как о наследстве князя Таврического: миллионы — или только долги? «Хотя он оставил значительное состояние, особенно в брильянтах, — сообщал граф Стединг Густаву III, — можно предположить, что, когда все долги будут уплачены, семеро наследников получат немного». Екатерина могла оставить долги на наследников, и тогда на уплату их ушли бы все деньги — говорили, что светлейший оставил 7 миллионов, — но она понимала, что, хотя Потемкин пользовался казной как собственным банком, он тратил и свои средства на государственные нужды, и подсчитать, сколько должна каждая сторона, уже невозможно. «Никто еще не знает точно достатка покойникова, — писал по приезде в Яссы Безбородко. — Много он должен казне, но много и на казне считает». Положение усугублялось тем, что придворный банкир барон Сутерланд умер почти в один день со своим покровителем, в результате чего разразился финансовый скандал, угрожавший и без того шаткому положению России на европейском финансовом рынке. Потемкин был должен Сутерланду 762 785 рублей; помимо этого, в одном только Петербурге долги его составляли 2,1 миллиона.[1015]

Со своей обычной щедростью Екатерина купила у наследников князя Таврический дворец за 935 288 рублей, а также коллекцию картон, стеклянную фабрику, бриллианты (на миллионы рублей) и несколько имений. Она сама заплатила долги покойного и предоставила делить огромное состояние семерым наследникам — Энгельгардтам и Самойловым. Только в Смиле каждый из них получил по 14 тысяч душ мужского пола, не считая имений в России, — и все-таки даже спустя десять лет ссоры между ними продолжались. Да и по прошествии двух столетий жители Чижево ищут в земле потемкинские сокровища.

Екатерина распорядилась закрыть все собрания в столице, прекратить приемы при дворе, вечера в Малом Эрмитаже. Некоторых восхищала ее скорбь: «Она потеряла не любовника: это был друг, гений которого не уступал ее собственному». Стединг находил, что «чувствительность» Екатерины — лучший панегирик Потемкину.[1016] Столица оделась в траур, но под внешней печалью многие скрывали торжество.

Если незнатное дворянство и младшие офицеры искренне оплакивали героя, то многие представители: аристократии и военачальники радовались. Великий князь Павел говорил, что теперь государыня может похвастаться тем, что в империи стало одним вором меньше, — хотя цесаревичу, конечно, нельзя ставить в упрек его желчность: в течение двадцати лет Потемкин делал все возможное, чтобы отдалить его от трона. Зубов, «хоть и не радовался открыто», имел вид человека, освободившегося «от тяжкого долгого ига».[1017]

Когда весть о кончине князя дошла до Румянцева-Задунайского, присутствовавшие ожидали, что он обрадуется, но фельдмаршал встал на колени перед образами и объяснил удивленным очевидцам: «Князь был мне соперником, может быть, даже неприятелем, но Россия лишилась великого человека, а отечество потеряло сына бессмертного по заслугам своим!» Безбородко признавал, что «много обязан [...] редкому и отличному человеку». Скорбел и Суворов, чувствовавший, что героический век окончен: Потемкин дал развернуться его гению, чтобы прославить отечество и прославиться самому. Полководец дважды ездил молиться на могилу светлейшего.[1018]

Л.H. Энгельгардт, участвовавший в подготовке церемонии погребения князя в Яссах, заговорил с тремя гренадерами, служившими под началом Потемкина. «Покойный его светлость был нам отец, — сказали солдаты, — облегчил нашу службу, довольствовал нас всеми потребностями; словом сказать, мы были избалованные его дети; не будем уже мы иметь подобного ему командира». Даже желчный Ростопчин признавал, что гренадеры Потемкина плачут по нему. Безбородко, расспрашивавший солдат о тяготах при осаде Очакова, услышал, что «тогда так нужда велела» и что Потемкин обращался с ними с великой добротой.[1019]