Читать книгу "Поединок соперниц - Симона Вилар"

Когда ко мне поднялся Эдгар, я уже дремала. Он лег, стараясь не потревожить меня, но я чувствовала его взгляд, слышала его сдерживаемое дыхание и, не открывая глаз, потянулась к нему.

Как я любила его объятия, запах его кожи, аромат благовоний, исходивший от его волос, силу и надежность его рук! Иные женщины не решаются заниматься этим, вынашивая дитя, но когда в нас с Эдгаром вспыхивала страсть, не поддаться ей было невозможно. Он ласкал и целовал меня до тех пор, пока я, уже не владея собой, не начинала сама умолять его, чтобы он взял меня.

Я обожала его тихий радостный смех, обожала чувствовать его в себе… Нам не мешал мой живот, мы всегда находили удобное положение, все было так естественно и прекрасно… И вскоре я стала задыхаться и закрыла глаза, погружаясь в сладкую, жаркую истому, заполнившую все тело. А когда чувственный порыв сотряс наши тела, я вскрикнула, не сумев сдержаться…

Усталые и счастливые, мы приходили в себя, и вдруг я с удивлением увидела на смуглых щеках возлюбленного дорожки от слез. Когда я принялась их нежно стирать, Эдгар отвел мою руку и, хотя я ничего не спрашивала, проговорил:

— Я безмерно люблю тебя. В этом все дело…

Уснула я безмятежно, как счастливое дитя. А когда утром открыла глаза, Эдгара уже не было рядом.

* * *

Из Тауэр-Вейк мы выехали, когда рассвело. Меня сопровождали верный Утрэд, трое охранников и Труда. Пришлось прихватить и Саймона-каменщика, намеревавшегося по пути навестить роженицу, хотя его присутствие не было мне особенно приятно.

В последние день-два сильно похолодало, и все вокруг было покрыто пушистым инеем. Рыжие тростники превратились в серебряные, заводи фэнов сверкали, как полированное олово, на ветвях дубов шуршали промерзшие, но еще не успевшие опасть листья. Из ноздрей лошадей вырывался белесый пар, но в подбитом куньим мехом плаще мне было тепло.

Мы ехали шагом по недавно проложенной гати, и всю дорогу один из сопровождающих заботливо вел моего мерина под уздцы. Время от времени они сменялись, и наконец пришел черед Саймона, который двигался так осторожно, что мы с ним даже слегка отстали от остальных.

Внезапно каменщик спросил:

— Не мучает ли вас совесть, миледи, что вы как госпожа живете с графом, в то время как его законная супруга вынуждена скитаться?

Я молчала, опешив от вопроса. Ведь Саймон хорошо знал, какова Бэртрада, и должен был сознавать, что свою участь она вполне заслужила.

— Вы не отвечаете, миледи? Для вас было бы гораздо лучше встретиться с графиней и договориться обо всем полюбовно. Это куда честнее и достойнее, чем настраивать против нее супруга.

— С каких это пор, Саймон, ты начал защищать права графини? Я же скажу, что в моем лице ты нашел не лучшего, кто прислушается к твоим речам о горькой участи Бэртрады Нормандской!

Он кивнул, словно услышал именно то, чего ожидал.

Этот короткий разговор оставил неприятный осадок, и когда Труда, придержав свою лошадь, пристроилась рядом со мной, я вздохнула с облегчением. Настроение мое улучшилось только тогда, когда в тихом полуденном свете впереди замаячили высокие кровли монастыря Святой Хильды.

Еще только подъезжая к обители, я заметила необычное оживление у ее стен. Поначалу я решила, что это съехались окрестные жители к торжественной мессе по случаю дня великомученицы Хильды. Но когда мы оказались в самом монастыре, я поняла, что помимо прихожан здесь присутствует свита неожиданно прибывшего аббата Ансельма.

Едва ли эта встреча могла доставить мне удовольствие. Я даже пожалела, что отпустила своих сопровождающих, но, стараясь держаться как ни в чем не бывало, отправилась разыскивать сестру Отилию. И тут меня ожидало разочарование: оказалось, что у Отилии тяжко заболела мать, известие об этом пришло только утром, и моей подруге пришлось срочно уехать. Было и еще кое-что странное — обычно тепло приветствовавшие меня сестры на этот раз выглядели потерянно и словно сторонились.

Когда на пороге церкви появился мой бывший опекун, то, едва увидев меня, он тут же разразился громовыми обличениями:

— Смотрите, добрые христиане! Вот прибыла блудница, живущая во грехе со своим погубителем! Она не стремится скрыться от мира и оплакивать свое падение, нет — у нее хватает наглости являться в святую обитель, чтобы выставить на всеобщее обозрение свой позор!

И он указал пухлым перстом на мой живот.

Мне стало не по себе, но, на мое счастье, вперед выступила настоятельница Бриджит. Признаюсь, я была не слишком высокого мнения о сей особе, постоянно заискивающей перед знатью и выклянчивающей пожертвования. Но сейчас настоятельница приняла мою сторону, попросив аббата быть снисходительным к женщине в тягости, прибывшей почтить святую Хильду.

Преподобный вроде бы угомонился, но оказалось, что он просто выжидает. Когда вынесли раку с мощами и прихожане вознесли моления святой, Ансельм приступил к проповеди и превратил ее в яростную обличительную речь.

— Святая великомученица Хильда, чистая и непорочная дева, кого только не приходится тебе терпеть близ себя в свой праздник! Мыслимое ли дело, чтобы в обители, почитающей великую святую Хильду, с почестями принимали столь гнусную блудницу?! Взгляните на это исчадие ада! Господь, удерживающий ее над бездной, испытывает только отвращение к таким, как она. Эта женщина проклята вовеки за свои прегрешения, и пламень Господнего гнева пожрет ее, если она не раскается!

Ничего не скажешь, преподобный умел владеть своей паствой — вскоре я заметила, как стоящие вокруг меня люди начали пятиться, словно я была прокаженной. Собрав волю в кулак, я сохраняла невозмутимость и старалась думать только о том, что нахожусь в обители, в которой прошли мое детство и отрочество.

Аббат, однако, не унимался. Если он и упоминал о святой Хильде, то только для того, чтобы, воздав хвалу ее достоинствам, с удвоенной злобой обрушиться на меня.

— Злодеяния и грехи таких, как эта нераскаявшаяся грешница, ранят сердце святой Хильды. Взгляните, взгляните же на эту женщину в мехах! Разве она прибыла сюда почтить святую? Нет, она явилась, чтобы отравить ваш праздник своим мерзостным присутствием, и за это ее ожидает кара Господня!

Я повернулась и вышла из церкви. Больше всего мне хотелось немедленно уехать. Но не этого ли добивается Ансельм? Похоже, об этом думала и добрая сестра Стефания — монахиня, некогда переписывавшая со мной рукописи, а теперь поспешившая утешить меня.

— Не стоит тебе, Гита, появляться на вечерней трапезе, — проговорила она. — Преподобный страсть как зол. Он доведет тебя до отчаяния, а в твоем положении это никуда не годится. Побудь пока в малой часовне, а там, глядишь, мать настоятельница и утихомирит святого отца.

Меньше всего я надеялась на то, что настоятельнице Бриджит удастся повлиять на Ансельма, но все же последовала совету доброй монахини. Единственное, что удерживало меня здесь, — это мысль о том, что вечером за мной должен прибыть Эдгар, да и не хотелось доставить скорым отъездом злорадное удовольствие аббату. И я принялась горячо молиться у статуи святой, прося ее о заступничестве и защите.