Читать книгу "Джим Моррисон после смерти - Мик Фаррен"

– Это место – оно не твоё. Тебе надо уйти со мной, на Катег-Кла. Или куда-то ещё, но подальше отсюда.

– Нет, Джим. Катег-Кла – это твоё. А мне надо остаться с Эйми.

– Ты что, собираешься навсегда здесь остаться? А как же я?

Сэмпл внезапно прильнула к Джиму, обняла его крепко-крепко, а потом отпустила и отступила на пару шагов:

– Иди, Джим. Уходи. Бери Дока и уходи. Это всё безнадёжно. Я знаю, что ты останешься здесь, со мной, если я очень тебя попрошу, но потом все равно уйдёшь. Эйми будет тебя бесить. И ты будешь на меня злиться. И вообще меня возненавидишь.

– Слушай, женщина, может быть, хватит дурью мучиться? Забудь ты про Эйми. Давай уйдём вместе.

– Уходи, Джим. Я дала слово.

Джим ещё постоял в нерешительности, потом отвернулся от Сэмпл, словно необходимость выбора причиняла ему физические страдания. Ему не хотелось уже ничего – только сбежать от этой мучительной необходимости. И ещё это видение из будущего…

– Ладно, увидимся.

– Теперь мы уж вряд ли увидимся…

Джим улыбнулся. В это мгновение он поверил в видение про старый дом на болоте – поверил безоговорочно и безоглядно.

– Нет, мы увидимся.

– Откуда ты знаешь?

– Ну, хоть однажды могу я знать то, чего ты не знаешь.

Не дожидаясь ответа Сэмпл, Джим развернулся и шагнул к порталу:

– Ну что, Док, пойдём?

Док первым спрыгнул в портал и исчез. Сэмпл окликнула Джима:

– Что ты знаешь, чего я не знаю?

Джим шагнул с края ямы в мерцающий свет.

– Подожди, сама все увидишь.

ЭПИЛОГ

В Голубом заливе…

Джим прислонился к перилам крыльца, в одной руке – большая бутылка с пивом «Мамба», в другой – ямайская сигара, и задумчиво уставился на закат. Сэмпл не возражала, чтобы Джим курил в доме, но только сигареты. Курить сигары она выгоняла его на крыльцо. Говорила, что не выносит их запаха и что Доктор Укол привозит их Джиму специально, чтобы позлить её, Сэмпл. Сигары и пиво с Берега Слоновой Кости – это были подарки Доктора Укола. Он приезжал к ним достаточно часто и всегда привозил ящик пива и коробку сигар и целый мешок самых разных пилюлек, как говорится, в ассортименте. Когда-то Доктор Укол всячески измывался над Джимом, теперь же относился к нему очень трепетно и внимательно – как и следует относиться к заслуженному агенту богов на пенсии. Доктор будто чувствовал, когда у Джима кончались запасы «приятностей», и приезжал с очередной порцией традиционных подарков. В общем, всё было прекрасно, за одним очень существенным исключением: Сэмпл и Доктор Укол на дух не выносили друг друга. Всякий раз, когда на болоте появлялся древний чёрный «роллс-ройс», переделанный под катафалк, который скользил над водой на искрящейся силовой подушке, Сэмпл уходила к себе на чердак, где у неё была студия – в последнее время она увлеклась живописью в манере тёмной абстракции, – и спускалась вниз, только когда Доктор Укол уезжал восвояси. Обычно это случалось лишь через пару относительных дней, проведённых в интенсивных излишествах в смысле запойного употребления наркотических препаратов.

Джим так и не разобрался, в чём причина их обоюдной вражды, но у него были кое-какие догадки. Эта взаимная неприязнь была как-то связана с гибелью Эйми. Хотя это Данбала Ля Фламбо привезла Сэмпл к Джиму в дом на болоте – кстати, Сэмпл тогда была вся издёрганная, напряжённая, на грани нервного срыва, – но когда Эйми угасла и тихо сгинула в небытие, Доктор Укол как раз был на Небесах. Всё это происходило у него на глазах, и, наверное, он видел что-то такое… не очень приятное… так что Сэмпл теперь неуютно, когда он рядом. Потому что он знает правду – её самую страшную тайну. Сэмпл никогда не рассказывала Джиму, что именно произошло между ней и сестрой и почему Эйми не стало. Джим знал только, что когда сестры остались одни на руинах Небес, там случилось какое-то странное перераспределение энергии: день ото дня Сэмпл набирала силу, а Эйми, наоборот, слабела. Её тело сделалось полупрозрачным, и это полупрозрачное тело все тускнело и меркло – как бы растворялось. Процесс, похоже, был необратимым. И Эйми, и Сэмпл старались это остановить, но они ничего не могли сделать. Эйми винила во всём сестру, но её безумные приступы ярости только ускорили неизбежную развязку. Сэмпл так и не рассказала Джиму, что было в самом конце – как именно Эйми ушла в ничто. Но если судить по тому, в каком состоянии была сама Сэмпл, когда Ля Фламбо привезла её к Джиму, это был настоящий кошмар.

Сэмпл на удивление быстро оправилась от потрясения и стала прежней испорченной гедонисткой, жадной до впечатлений, эгоистичной и себялюбивой. Однако она упорно отказывалась говорить о том, что стало с Эйми и самом конце. На какие бы ухищрения ни пускался Джим – когда на болото спускалась ночь и бронтозавры выводили свои протяжные трели посреди хвойных деревьев и гигантского сельдерея, – она не рассказала ему ничего. Только однажды, после изрядной дозы оранжевых и жёлтых таблеток и полбутылки хорошего коньяка, загадочно улыбнулась и проговорила:

– Эйми больше нет. Она не умела сгибаться – поэтому и сломалась. А когда Эйми сломалась, всё обрушилось на меня. Включая и книгу Иезекииля, глава 25, стих 17.

Вот и всё, что она сказала.

И Джиму не удалось вытянуть из неё больше ни слова.

До неожиданного появления Сэмпл Джим вёл бесшабашную жизнь бродяги и авантюриста: не брился неделями, носился с пистолетом на боку в компании Дока Холлидея по диким пространствам – по всем зонам Посмертия, более-менее подходящим для подобного образа жизни. Но потом он решил, что пришло время осесть где-нибудь на одном месте и заняться поэзией. Док постоянно ему твердил, что у мёртвых немерено времени – целая вечность, но что-то подсказывало Джиму, что каникулы несколько подзатянулись и если не остановиться сейчас, то потом он уже точно не выберется из угара хмельных вестернов, потому что все это затягивает… Тогда он вообще перестанет себя уважать.

В общем, Джим снова начал писать. И поначалу всё шло хорошо. Творчество захватило его целиком – это был настоящий восторг. Но потом, когда он исписал уже несколько сотен страниц, в основном посвящённых богам с Острова Вуду, ему самому стало жутко. Это было красиво и сильно, но страшно. Так страшно, что он просто не мог продолжать. Тогда он бросился в другую крайность, но скоро понял, что у него получаются только приторно-сладенькие стишки, которые стыдно написать даже на поздравительной открытке к юбилею какой-нибудь сентиментальной троюродной тётушки. В общем, творческий кризис грянул. Джим честно пытался его преодолеть: экспериментировал с разрезками Берроуза, с фишками скраббла, со спиритическими планшетами, со всеми видами автоматического письма – в надежде на внезапный прорыв, хотя бы посредством случайного выбора, беспорядочных нагромождений или вмешательства духов.

Сражение с неуступчивой музой пришлось прервать, когда появилась Сэмпл. Теперь Джиму было уже не до поэтических изысканий. Сперва он, как мог, помогал Сэмпл оправиться от потрясения, потом у них был затяжной и временами весьма захватывающий медовый месяц – бурный, разнузданный и предельно порочный. По окончании этого лихорадочного периода безумной страсти они зажили вполне нормальной семейной жизнью. Но это вовсе не значит, что им было скучно. Они по-прежнему очень весело проводили время, изобретая всякие оригинальные штуки, подчас просто бесовского свойства, и наслаждаясь хорошим, нетривиальным сексом.