Читать книгу "Франкенштейн. Подлинная история знаменитого пари - Перси Биши Шелли"

оглушен, если не хотел, а у меня ящики набиты хламом, не оставляющим места тому, что я хотел бы прочесть. Но Ваш ящик это искупает. Мы здесь, в Пизе, живем на революционных вулканах, которые пока только светят, но не сжигают; поток лавы еще не достиг Тосканы. Впрочем, из газет Вы узнаете больше, чем мне позволяет написать осторожность; на этот раз я буду соблюдать закон Политического Молчания – австрийцы желали бы, чтобы так же поступали неаполитанцы и пьемонтцы.

Часто ли Вы видитесь с Хоггом? А с Бойнвилами и Колсоном?547 С Хантом – едва ли. По-прежнему ли Вы заняты? Этой зимой мы жили менее уединенно, чем обычно, и завязали одно интересное знакомство – с греческим князем, знатоком древней литературы и большим энтузиастом свободы и развития своей страны. Мэри уже несколько месяцев изучает греческий язык и читает «Антигону» с нашим приятелем в тюрбане548, которого, в свою очередь, обучает английскому. Клер провела карнавал во Флоренции и веселилась сверх всякой меры. У меня было сильное воспаление глаз, и я всю зиму мало читал и писал; а в одном заброшенном монастыре познакомился с единственной итальянкой549, которая меня заинтересовала.

Я имею до Вас просьбу. А именно купите в Лейстер-оквере на 2 фунта гемм550, самых красивых, какие найдете, в том числе с головой Александра, и закажите две печати, одну поменьше, а другую покрасивее с изображением раскинувшего крылья голубя и девизом: Μάντις εἴμ᾽ ἐσθλῶν ἀγώνων551.

Мери шлет Вам сердечный привет, а я, дорогой Пикок, остаюсь искренне Вашим

П. Б. Ш.

Лорду Байрону

Пиза, 16 апреля 1821

Дорогой лорд Байрон!

Вернувшись из поездки по окрестностям, я нашел Ваше письмо, на которое поэтому не ответил раньше.

Я, кажется, уже писал Вам, что никогда не читаю писем Клер к Вам. Однако я готов верить, что они способны вызвать раздражение и то, что она пишет об Аллегре, – неразумно. Мэри не менее меня убеждена, что Ваше отношение к Аллегре было безупречным, и мы полностью согласны, что при существующих обстоятельствах необходимо поместить ее в монастырский пансион, где-либо неподалеку от Вас. По-моему, Вам следует рассматривать протест Клер, если она его высказывает, как следствие неразумной материнской любви, за которую можно осуждать, но следует также и жалеть. Я не показал ей Ваше письмо. Лучше избегать поводов к раздражению, хотя бы единственным следствием были терзания того, кто его чувствует. Излишне говорить, как я был бы рад получить от Вас письмо на эту или иную тему. Мэри, подобно мне, живо интересуется всем, что касается Аллегры, и если обстоятельства когда-либо принудят Вас изменить Ваши нынешние планы относительно ее, Мэри просит Вас верить, что она с радостью докажет это на деле.

Я прочел в газетах, что Вы выпустили в свет трагедию552 на сюжет, о котором Вы говорили во время нашей встречи в Венеции. Я еще не видел ее, но чрезвычайно интересуюсь этой новой гранью Вашего таланта. Последнее Ваше произведение, которое я прочел, было «Дон Жуан», где Вы в поэтических пассажах достигли тех же высот, что в лучших строфах Ваших прежних поэм, если не считать сцены проклятия в «Манфреде»553, строк о Шильоне в III песни «Чайльд-Гарольда»554 и обращения к Океану555 в IV песни. Сейчас Вы достигли примерно того возраста, когда великие поэты, о которых мы имеем достоверные сведения, всегда начинали лучшую свою поэму, считая все предыдущие, как бы ни были они превосходны, лишь упражнениями, лесами, ступеньками, которые вели их к величайшему творению. Если Вы чем и уступаете им, то не гениальностью, а трудолюбием и решимостью. О, если б Вы отдались целиком великой задаче создания поэмы, которая заключала бы в себе зерна вечного, как для наших времен, так и для будущих!

Молодой Китс, так много обещавший своим «Гиперионом», недавно умер в Риме от разрыва кровеносного сосуда, доведенный до отчаяния оскорбительной критикой его книги в «Куотерли ревью». Прощайте. Мэри присоединяется к моим пожеланиям.

Преданный Вам

П. Б. Шелли

Лорду Байрону

Пиза, 4 мая 1821

Дорогой лорд Байрон!

Ваше предложение встретиться этим летом доставило мне величайшее удовольствие, тем более что отсутствие Клер заставляет надеяться, что оно осуществимо. Не согласитесь ли Вы приехать и провести с нами лето в нашем уединении, у подножья Пизанских гор? Я живу, как обычно, вдали от общества, которое не смог бы выносить, даже если бы оно выносило меня. Вы легко можете себе представить, какое удовольствие Ваше согласие доставит Мэри и мне. Если Вы приедете, привозите с собой кого угодно и устраивайтесь, как Вам удобно, ибо у нас будет «много места и простора»556. Клер сейчас живет у людей, которые были к ней очень добры и ввели ее в итальянское общество; с ними она, наверное, проведет все это лето, а может быть, останется гораздо дольше. В Пизе ее нет.

Боюсь, что известие о Китсе достоверно557. Хант говорит, что первый приступ отчаяния вызвал у него разрыв кровеносного сосуда, и с этого началась скоротечная чахотка. Нет сомнения, что раздражительность, приведшая к этой катастрофе, сулила ему много страданий в будущем, если бы он остался жить. Однако этот довод не может примирить меня с презрительным и оскорбительным отзывом о человеке за то лишь только, что он писал плохие стихи; или, как Китс, иногда и хорошие стихи в дурном вкусе. Некоторые растения, требующие осторожности при выращивании, могут дать прекрасные цветы, когда достигают зрелости. Ваш пример в этом случае не применим. Вы ощущали в себе довольно сил, чтобы взлететь выше стрел; орел вскоре исчез в поднебесье, которое его взрастило, а глаза стрелявших не выдержали сияния. Что до меня, я, кажется, ненормально равнодушен к подобным похвалам или брани; и это, быть может, лишает меня стимула сделать то, чего я уже не сумею, а именно: написать нечто достойное названия поэзии. Зато благодаря этому счастливому безразличию я еще способен наслаждаться творениями тех, кто сумел; неуспех у читателей еще не превратил меня в бессердечного и злобного критика – эту вторую ступень в иерархии неудавшихся писателей.

Что касается достоинств Китса как поэта, то я сужу о них главным образом по отрывку поэмы, озаглавленной «Гиперион», которого Вы, возможно, не читали и которому, я думаю, не отказали бы в высокой похвале. Сила и красота его таланта проступают сквозь налет ограниченности и дурного вкуса, которые сказывались в его произведениях (к большому ущербу для сокрытой в них подлинной прелести).