Читать книгу "Изобретая Восточную Европу: Карта цивилизации в сознании эпохи Просвещения - Ларри Вульф"

Ребекка Уэст полагала, что Европа остается неполной без Восточной Европы; кроме того, она считала, что осознание это пришло слишком поздно. В 1937 году она уже понимала, какую угрозу несет Германия Восточной Европе, и злая немка в этой книге, отвратительная Герда, резко осуждает интеллектуальное паломничество писательницы и чинит ей всяческие препятствия: «Я вас не понимаю. Вы все время говорите, что это за прекрасная страна, но, конечно, отлично видите, что здесь нет порядка, нет культуры, а только смесь разных народов, довольно низменных и диких»[925]. Слово «смесь», примененное в 1930-х годах к Югославии, словно позаимствовано из литовских писем Георга Форстера 1780-х годов. Заявления об отсутствии «порядка» и «культуры» скоро стали идеологическим базисом нацистского завоевания Восточной Европы. К тому времени, когда Ребекка Уэст, вернувшись в Англию, завершала работу над рукописью, нацисты уже бомбили и Лондон и Белград.

Германское вторжение в Чехословакию и Польшу в 1939 году и последовавшие в 1941 году нападения на Югославию и Советский Союз отражают геополитический размах восточноевропейской политики Гитлера, предполагавшей завоевание этих стран, порабощение и истребление их народов. Цели эти были не только стратегическими и экономическими, но и в высшей степени идеологизированными; был в них и своеобразный академизм, поскольку на поддержку такой политики были мобилизованы немецкие профессора. Английские, французские и американские ученые участвовали в выработке версальских решений по Восточной Европе, немецких же призвали, чтобы их отменить; «западная наука» одобрила завоевание «Востока». От имени университетских экспертов Альберт Брахманн, профессор средневековой истории, объявил в 1935 году: «Наши научные исследования будут использовать при необходимости, чтобы поддерживать и отстаивать интересы германской расы». С началом войны, когда ему поручили приготовить для СС брошюру о «будущей судьбе Польши и Восточной Европы», он следующим образом подытожил историю вопроса: «Немцы были единственными носителями цивилизации на Востоке и, как сильнейшая европейская держава, защищали западную цивилизацию и несли ее нецивилизованным народам». Благолепные слова о «цивилизации», поддерживающие нацистскую политику в Восточной Европе, могут показаться гротеском, но формулировки Брахманна своими корнями глубоко уходят в западную традицию мыслей и выводов о Восточной Европе. Наследие XVIII столетия проступает и в столь же отвратительном суждении Отго Реке, знатока «антропологической ситуации в Польше»: в 1939 году он беспокоился, что в Восточной Европе даже немцы могли заразиться «расовым смешением, с сильными азиатскими элементами». Восточную Европу он стремился представить территорией, однородной в расовом отношении, отмечая, что обычно у тамошних жителей «голова короткая и круглая, низко расположенные и широкие черты лица, широкие скулы, примитивные носовые формации и густые, жесткие волосы»[926]. С помощью подобных подчеркнуто научных заключений обосновывались все аспекты немецкой политики в отношении Восточной Европы во время Второй мировой войны.

Конечно, так и тянет счесть изречения этих конкретных экспертов отвратительным тупиком, в который зашел определенный подход к Восточной Европе; однако на самом деле профессора проявили живучесть, а философские формулы — удивительную приспособляемость. Некоторые из тех же самых профессоров всплыли в послевоенной немецкой науке с теми же самыми формулами, отнюдь не дискредитированными и ловко приспособленными к идеологическим условиям «холодной войны». В 1952 году газета «Zeitschriftfür Ostforschung» заявила, что «граница между двумя цивилизационными сферами пролегла прямо через Европу»[927]. «Холодная война» стала столь важным этапом в развитии концепции Восточной Европы не только благодаря способности заимствовать и применять к новым условиям дискурс, восходящий еще к эпохе Просвещения, но и способности маскировать его культурные корни. Именно потому, что советский блок придал концепции Восточной Европы весьма существенное геополитическое наполнение, а Сталин куда успешнее Екатерины создавал выдуманную Вольтером империю, после Второй мировой войны стало возможно забыть, умалчивать или намеренно затушевывать тот факт, что разделение Европы было создано искусственно, как интеллектуальный продукт, в процессе непрерывного культурного конструирования. В 1946 году «железный занавес» Черчилля совпал с уже установившимся континентальным разделом — «от Штеттина на Балтике до Триеста на Адриатике», а при жизни следующего поколения эта линия прочно вошла в научную литературу о Восточной Европе. В самом уважаемом из послевоенных американских учебников, «Истории современного мира» P. P. Палмера и Джоэля Колтона, который был впервые опубликован в 1950 году и высоко ценится до сих пор, глава «Трансформация Восточной Европы в 1648–1740 годах» открывается словами: «Говоря о Европе в целом, ощутимая, хотя и неопределенная линия прошла вдоль Эльбы и Богемских гор к верховьям Адриатики»[928]. Эта фраза звучит как отголосок речи Черчилля и молчаливо оправдывает описания «Восточной Европы» как внутренне однородной общности, а не анахроничной, искусственной категории, удобной по аналитическим и идеологическим соображениям.

Замечательный литературный памятник «холодной войны» — американская книжка для подростков, изданная в 1962 году под названием «Славянские народы», словно пародирующая главу «Slawische Völker» в «Идеях к философии истории человечества» Гердера. Аляповатые изображения фигур в народных костюмах подразумевают, по-видимому, фольклорную общность славян, снова пародируя Гердера, превозносившего приверженность этих народов своим «древним празднествам». Ее автор, Томас Колдекот Чабб, относится к предмету своей книги с симпатией; она открывается главой «Из страны Гога и Магога» и завершается главой «Что для нас сделали славяне». Он спрашивает: «Что, к примеру, унаследовал маленький Петр из России от своих многочисленных предков, выбравшихся из первобытных болот? Его отец производит трактора или ядерные боеголовки в Донбассе или в Новосибирске за Уралом»[929]. В 1962 году, в год кубинского ракетного кризиса, русских описывали американцам как народ, выбравшийся из первобытных болот. Понятно, что «маленький Петр» должен был вызвать в памяти образ большого Петра, построившего среди болот свою столицу и сделавшего эти болота частью просвещенческого мифа о России. Связь между этим мифом и фантазиями «холодной войны» видна и в глубокомысленном изречении Джеймса Бонда в романе «Из России с любовью» (1957): «Я так же думаю о русских. Пряник они просто не воспринимают. На них действует только кнут. В сущности, они мазохисты. Они любят палку. Вот почему они были так счастливы при Сталине». Когда неотразимая Татьяна Романова умоляет Бонда побить ее, если она будет слишком много есть, он охотно соглашается: «Конечно, я тебя побью»[930].