Читать книгу "На пути к краху. Русско-японская война 1904-1905 гг. Военно-политическая история - Олег Айрапетов"

При перевозках войск солдат практически ничем не занимали, самым обычным и распространенным вопросом рядового во время остановки воинского эшелона была просьба дать что-нибудь почитать. Конечно, это предоставляло огромные возможности для революционной пропаганды{2173}. «Пришедшие из России запасные солдаты, — вспоминал казачий офицер, — были крайне деморализованы и напичканы прокламациями»{2174}. В этом нет ничего удивительного — ведь поезда с подкреплениями проходили через Сибирь, территорию чрезвычайно насыщенную антиправительственным элементом. С началом войны власти усилили контроль над Сибирской железной дорогой — были установлены полоса отчуждения (1,5–2 версты) и две линии охраны (до 100 верст), в зоне которых устанавливался режим военного положения, в том числе и контроль над политически неблагонадежным элементом. Лица подобного рода подлежали выселению из полосы отчуждения{2175}. С началом революции этот контроль ослаб.

Через несколько дней после Цусимского сражения с просьбой о мирной инициативе к правительству США обратилась Япония. Президент Т. Рузвельт, по его словам, был потрясен Цусимой — он ожидал победы Японии, но никак не полного разгрома русского флота. Страх перед возможностями Петербурга исчез. «Раньше я мог считать, — признавался президент, — что Россия сможет завоевать мир в любое время… и я предполагаю, что этот страх сейчас исчез повсюду»{2176}. Отношение к России стало меняться к лучшему, если не страх, то подозрения начала вызвать Япония. Страх за возможные последствия победы русской революции и, в результате, нестабильности на огромном пространстве Российской империи также присутствовал в расчетах творцов мировой политики.

21 мая(3 июня) к Николаю II обратился с письмом кайзер Вильгельм. Германский император призывал к заключению мира: «С чисто военно-стратегической точки зрения поражение в Корейском проливе отнимает всякую надежду на то, чтобы счастье повернулось в твою сторону; японцы теперь могут беспрепятственно перебрасывать в Манчжурию сколько угодно резервов, свежих войск, военных припасов и т. д. для осады Владивостока, который едва ли будет в состоянии долго сопротивляться без поддержки флота. Для того, чтобы вернуть армии Линевича ее прежнюю боевую силу, нужно, по крайней мере, 3 или 4 свежих армейских корпуса, но даже и при таком условии было бы трудно предсказать, каков будет результат, и будет ли новое крупное сражение успешнее прежних… Совместимо ли с ответственностью правителя упорствовать и против ясно выраженной воли нации продолжать посылать ее сынов на смерть тысячами только ради своего личного дела? Только потому, что он так понимает национальную честь? Не падет ли со временем на правителя ответственность за все бесполезно принесенные в жертву тысячи жизней и за всю пролитую кровь, и не потребует ли он — владыка и царь всех царей — у земного правителя ответа за тех, власть над кем ему была дана Творцом, вверившим ему заботу об их благополучии. Национальная честь сама по себе вещь прекрасная, но только в том случае, если вся нация сама решили защищать ее всеми силами»{2177}.

Вильгельм II энергично призывал к началу переговоров и указывал на президента Рузвельта как наилучшего для этого посредника и предлагал свои услуги:: «Может быть, мне следует обратить твое внимание на то обстоятельство, что из всех наций японцы, несомненно, наиболее чтут Америку, потому что эта могущественная, развивающаяся держава с ее страшным флотом находится к ним ближе всех. Если есть кто-нибудь на свете, кто может повлиять на японцев и побудить их быть благоразумными в их требованиях, то это президент Рузвельт. Если бы ты этого пожелал, я мог бы частным образом снестись с ним, потому что мы с ним большие приятели; посол мой тоже с ним очень дружен»{2178}. Уже 22 мая(4 июня) кайзер через американского посла в Берлине известил президента о сделанных Николаю II предложениях. 23 мая(5 июня) письмо Вильгельма было получено в Петербурге, а уже 24 мая(6 июня) американский посланник в России, имевший уже соответствующие инструкции Вашингтона, просил императора об аудиенции. Она была обещана 25 июня(7 июня){2179}.

Предмет разговора был очевиден, и поэтому 24 мая(6 июня) в Царском Селе под председательством самого императора было собрано совещание с участием Морского министра генерал-адъютанта адмирала Ф. К. Авелана, Военного министра ген. — ад. В. В. Сахарова, министра императорского Двора ген. — ад. барона Ф. Б. Фредерикса, Великих Князей Владимира и Алексея Александровичей, ряда высокопоставленных генералов и адмиралов. На обсуждение императором было вынесено 4 вопроса:

Возможно ли, при внутреннем положении России, удовлетворить требования, выполнения которых Линевич считает необходимых для успешных действий против японцев?

Дают ли имеющиеся силы возможность для отражения в ближайшем будущем атак противника на Сахалин, устье Амура и Камчатку?

Какой результат при заключении мира может дать успех в Манчжурии, если Сахалин, устье Амура и Камчатка окажутся занятыми японцами?

Следует ли немедленно сделать попытку к заключению мира?{2180}

Линевич просил о высылке на Дальний Восток двух корпусов трех-дивизионного состава и разворачивания в тылу Манчжурских армий общего резерва укомплектований численностью в 80 тыс. чел. При этом Главнокомандующий просил о присылке «молодых солдат», т. е. проходящих действительную службу, а не запасных, т. е. резервистов. По докладу Военного министра, к посылке на Дальний Восток были подготовлены 2 корпуса двух-дивизионного состава и требуемые 80 тыс. чел. — всего 135 тыс. чел. После этого в армии Империи в Европе, Кавказе и Туркестане оставалось 78 400 молодых солдат, увеличить их контингент путем в сложившихся условиях министр считал невозможным. Весьма сложным было бы и проведение новой, 9-й частичной мобилизации. Между тем, даже в случае успеха Линевича требование новых подкреплений признавалось неизбежным{2181}.