Читать книгу "Ланарк: жизнь в четырех книгах - Аласдар Грэй"

— Вы претендуете на роль Бога?

— Теперь нет. Но я бывал его частью. Да, я часть той части, которая когда-то была целым. Но я испортился и был извергнут. Если я исправлюсь, мне будет позволено перед смертью вернуться домой, так что я все время погружаю клюв в свою прогнившую печень, глотаю ее и извергаю. Но она отрастает. Творение разлагается во мне. Вот сейчас я извергаю тебя и твой мир. Эта подтирка, — он поворошил бумаги на постели, — часть процесса.

— Я не набожен, — проговорил Ланарк, — но мне не нравится, что вы смешиваете религию с выделениями. Прошлой ночью я видел часть того, о ком вы толкуете, и ничего противного в нем не было.

— Ты видел часть Бога? — воскликнул автор. — Как это случилось?

Ланарк объяснил. Автор очень разволновался.

— Повтори эти слова.

— «Есть… есть… есть…» — потом пауза и: «Есть… если… есть…»

— «Если»? — Автор сел. — Он действительно сказал «если»? Не просто ворчал все время: «Есть, есть, есть, есть, есть»?

— Мне не нравится, как вы говорите «он». То, что я видел, не принадлежало к мужскому полу. А также, наверное, и к человеческому роду. Но оно, конечно же, не ворчало. Что с вами?

Автор прикрыл рот руками — очевидно, чтобы заглушить смех, — но на глазах у него выступили слезы. Сглотнув, он произнес:

— Одно «если» на пять «есть»! Невероятная степень свободы. Но верить тебе или не верить? Я создал тебя честным, но доверять ли твоим органам чувств? На большой высоте «есть» и «если» должны звучать почти одинаково.

— Вы как будто принимаете эти слова слишком уж близко к сердцу, — фыркнул Ланарк с оттенком пренебрежения.

— Да. Ты меня не любишь, но тут уж ничего не поделаешь. Я в первую очередь человек литературы.

Проговорив это слегка в нос, автор тихонько захихикал.

Из-за края картины появилась высокая блондинка, вытирая кисть о передник. Она спросила с вызовом:

— Я закончила это дерево. Теперь мне можно уйти? Автор откинулся на подушки и отозвался ласковым голосом:

— Конечно, Марион. Уходи, когда захочешь.

— Мне нужны деньги. Я есть хочу.

— Почему же ты не пойдешь на кухню? В холодильнике, наверное, найдется холодный цыпленок, и, уверен, Пат не станет возражать, если ты сварганишь себе какую-нибудь закуску.

— Не хочу закуски, хочу пообедать с приятелем в ресторане. А потом отправиться в кино, или в паб, или, если вздумается, в парикмахерскую. Уж извините, но мне нужны деньги.

— Конечно, и ты их заработала. Сколько я тебе должен?

— Сегодня пять часов по пятьдесят пенсов — это два фунта пятьдесят. Если прибавить вчера, и позавчера, и позапозавчера, будет десять фунтов, так?

— Я не силен в арифметике, но, наверное, ты права. — Автор вынул из-под подушки монеты и протянул девушке. — Это все, что у меня сейчас есть, — примерно два фунта. Приходи завтра, я посмотрю, не смогу ли добавить еще немного.

Девушка окинула сердитым взглядом монеты у себя в руке, потом автора. Он прыскал себе в рот лечебный аэрозоль из крохотного баллончика. Девушка резко шагнула за картину; тут же хлопнула дверь.

— Странная девица, — вздохнул автор. — Делаю все, чтобы ей помочь, но это непросто.

Ланарк сидел, подперев голову руками.

— Вы сказали, что создаете меня.

— Да.

— Тогда как со мной могут случаться вещи, о которых вы не знаете? Вы ведь удивились, когда я рассказал о том, что видел из птицелета.

— Ответ будет очень интересный: пожалуйста, не пропусти ни слова. Когда «Ланарк» будет завершен (я назвал произведение твоим именем), его объем составит приблизительно двести тысяч слов и сорок глав, и он будет разделен на книги третью, первую, вторую и четвертую.

— Почему не первую, вторую, третью и четвертую?

— Я хочу, чтобы «Ланарка» читали в одном порядке, но потом осмысливали в другом. Прием, старый как мир. К нему прибегали Гомер, Вергилий, Мильтон и Скотт Фитцджеральд{2}. Будет также пролог перед первой книгой, интерлюдия в середине и эпилог за две или три главы до конца.

— Я думал, эпилоги помещают в самом конце.

— Обычно да, но мой для этого слишком важен. Сюжет он не развивает, однако эта комическая вставка как раз то, что требуется в данном месте повествования. Кроме того, он дает мне возможность высказать утонченные чувства, которые я едва ли могу доверить персонажам. И содержит комментарий, который сэкономит ученым годы труда. Собственно, мой эпилог так важен, что я работаю над ним уже сейчас, когда не написана добрая четверть книги. Я работаю над ним здесь, сейчас, за этим самым разговором. Однако тебе на пути к этой комнате нужно было пройти несколько глав, которые я представляю себе разве что в общих чертах, потому-то тебе и известны подробности, от меня скрытые. Конечно, я владею общим замыслом. Он был разработан несколько лет назад и не должен меняться. Ты прибыл сюда из города, находящегося в упадке, вроде Глазго, чтобы выступить в его защиту перед мировым парламентом в идеальном городе, прототипом которого является Эдинбург, Лондон или, быть может, Париж, — если удастся заполучить грант на поездку туда у Шотландского совета искусств{3}. Скажи, когда ты приземлялся сегодня утром, ты видел Эйфелеву башню? Или Биг-Бен? Или скалу с замком?

— Нет. Прован очень похож…

— Стоп! Не рассказывай. В моих сочинениях зачастую предчувствуются события, на которых они основаны, но ни один автор на подобные предчувствия не должен полагаться.

Ланарк был так взволнован, что встал и пошел к окну, дабы разобраться в своих мыслях. Автор показался ему скользкой личностью, однако не слишком выразительной — по причине его самодовольства и болтливости. Вернувшись к кровати, он спросил:

— Чем кончится моя история?

— Катастрофой. В рассказе о Toy демонстрируется человек, который умирает оттого, что несостоятелен в любви. Он обрамлен рассказом о тебе, где показана цивилизация, гибнущая по той же самой причине.

— Послушайте, — сказал Ланарк, — я не лез из кожи вон, чтобы стать делегатом. Я не желал ничего, кроме чуточки солнечного света, любви, самого обычного счастья. И на каждом шагу мне мешали организации и предметы, а теперь я почти уже старик и смысл жизни для меня свелся к тому, чтобы встать перед публикой и произнести доброе слово в защиту единственного народа, который мне известен. И вы заявляете, что это слово окажется бесполезным. Так уж вы запланировали.

— Да, — энергично закивал автор. — Да, верно.

Глядя сверху на дурацки кивавшее лицо, Ланарк внезапно вообразил, что оно принадлежит жуткой кукле чревовещателя. Он поднял сжатый кулак, но ударить не решился. Обернулся и обрушил удар на картину на мольберте — то и другое с грохотом упало. Сбил на пол другую картину, у двери, рванулся к высокому книжному шкафу в углу и резко его качнул. С верхних полок водопадом устремились книги, от их падения вся комната затряслась. Вдоль стен тянулись длинные низкие полки с книгами, папками, бутылками и тюбиками с краской. Взмахом руки Ланарк смел все это на пол, потом обернулся, тяжело дыша, и уставился на кровать. Вид у автора был расстроенный, но картины и мольберты вернулись на свои места, а когда Ланарк обвел взглядом комнату, оказалось, что книги, папки, бутылки и краски преспокойно стоят там же, где были прежде.