Читать книгу "Жестяной барабан - Гюнтер Грасс"

Спорить было трудно. Эти слова и по сей день служат для меня наилучшим из всех существующих описаний моря.

Ланкес изобразил гостеприимство, поковырялся в моей доле рыбы и предложил:

— Рыбки не желаете? Еще тепленькая. Его непринужденный французский меня изумил, и тогда Оскар решил тоже испробовать свои силы в иностранном языке:

— Да вы не стесняйтесь, сестра. Ведь сегодня пятница.

Но даже и этот намек на без сомнения строгие правила ордена не мог подвигнуть девушку, аккуратно запрятанную в рясу, присоединиться к нашей трапезе.

— Вы здесь всегда живете? — заговорило в ней любопытство.

Наш бункер она нашла милым и слегка смешным. Но тут, к сожалению, на гребне дюн возникла мать аббатиса и еще пять монахинь с черными — от дождя зонтиками и зелеными репортерскими козырьками. Агнета улетела прочь и, насколько я смог разобрать поток слов, заглаженный восточным ветром, получила основательный нагоняй, а потом была взята сестрами в кольцо.

Ланкес размечтался. Он сунул вилку в рот обратным концом и не сводил глаз с летящей по дюнам группы.

— Это не монашки, это парусники.

— Парусники белые, — усомнился я.

Ну тогда, значит, это черные парусники. — (Было трудно завязать спор с Ланкесом.) — Которая на левом фланге, это флагман, Агнета — это быстрый корвет. Попутный ветер, кильватерная линия от кливера и до ахтерштевеня, бизань-мачта, грот-мачта и фок-мачта все паруса подняты, курс на горизонт, в Англию. Ты себе только представь: завтра утром Томми продерут глаза, глянут из окошка, и что они перед собой увидят? А увидят они двадцать пять тысяч монашек, флаги до самого топа, и уже звучит первый бортовой залп…

— Новая религиозная война! поддержал я его мысль. — А флагман должен называться «Мария Стюарт», или «Де Валера», или — того лучше — «Дон Хуан». Новая быстроходная армада прибыла поквитаться за Трафальгар! «Смерть пуританам!» — раздается клич, а у англичан на сей раз нет в запасе Нельсона. Высадку можно начать. Англия больше не остров.

На вкус Ланкеса, разговор принял слишком уж политическое направление.

— Все, теперь монашки разводят пары.

Поднимают паруса! поправил я. Впрочем, разводили они пары или поднимали паруса, держа курс на Кабур, их унесло прочь. Между собой и cолнцем они выставили зонтики. Лишь одна чуть приотстала, нагнулась на ходу, подняла что-то и уронила. Остаток флотилии чтобы уже не выйти из образа, с трудом одолевая ветер, шел на выгоревшие кулисы бывшего прибрежного отел.

— То ли она якорь не выбрала, то ли у нее руль заклинило. Ланкес все еще придерживался морской терминологии. — А не Агнета ли это, часом, наш быстроходный корвет?

Корвет ли, фрегат ли, но именно послушница Агнета, собирая и отбрасывая раковины, приближалась к нам.

— Сестра! Что вы это там собираете? — Хотя Ланкес и сам отлично видел что.

Ракушки! Она как-то по-особенному выговорила это слово и нагнулась.

— А вам разрешается? Это ведь сокровища земные! Я вступился за послушницу Агнету:

— Ошибаешься, Ланкес, раковины не могут быть сокровищами земными.

Тогда они сокровища пляжные, как ни крути, они сокровища, а послушницы не должны собирать сокровища на этой земле. Для них главное бедность, бедность и еще раз бедность. Верно я говорю, сестра?

Сестра Агнета улыбнулась, выставив напоказ выступающие зубы:

Я ведь беру немного раковин. И они для детского сада. Дети очень любят в них играть. Они никогда не были на море.

Агнета стояла перед входом в бункер и бросила монашеский взгляд в глубину бункера.

— Как вам нравится наш домик? — подкатывался я к ней. Ланкес же шел напрямик:

— Посмотрите нашу виллу, сестра. За осмотр денег не берут.

Острыми башмачками, прикрытыми тяжелой тканью, она поскребла песок. Порой она даже взрывала его, а ветер подхватывал и осыпал им нашу рыбу. Чуть неуверенней, теперь уже, несомненно, светло-карими глазами, она оглядела нас и стол между нами.

— Это не разрешается, — побудила она нас к возражению.

Что вы, сестра. — Художник отмел все трудности и поднялся. Он очень даже недурно выглядит, наш бункер. А через бойницы виден весь берег.

Она все еще колебалась и, верно, набрала уже полные ботинки песка. Ланкес вытянул руку в направлении входа. Бетонный орнамент отбрасывал четкие орнаментальные тени.

— А у нас там очень чисто.

Не иначе приглашающее движение художника завлекло монашку в недра бункера.

— Но только на минуточку! прозвучало решающее слово, и, опережая Ланкеса, она шмыгнула в бункер. Тот отер руки о штаны типичный жест художника — и, прежде чем скрыться, пригрозил:

— Не вздумай трогать мою рыбу.

Но Оскар был сыт рыбой по горло. Я отодвинулся от стола, отдавшись на волю гонящего песок ветра и чрезмерных шумов прибоя, этого старого силача. Ногой я подтянул к себе свой барабан и начал искать выход из этого беспокойного пейзажа, из этого бункерного мира, из этого овоща, который назывался Роммелевой спаржей.

Поначалу, и без особого успеха, я избрал темой любовь: некогда я любил сестру, меньше монахиню, больше сестру. Она жила в квартире у Цайдлера за дверью матового стекла. Она была очень хороша собой, но я так ни разу ее и не видел. Еще там был кокосовый половик, и он примешался к делу. Уж cлишком темно было в коридоре у Цайдлера. Поэтому я и ощущал кокосовые волокна отчетливей, чем тело сестры Доротеи.

После того, как эта тема, причем слишком скоро, завершилась на кокосовом половике, я пытался разрешить в ритмах мою раннюю любовь к Марии и высадить перед бетоном вьюнки, растущие с той же скоростью. И снова сестра Доротея помешала моей любви к Марии: с моря налетел запах карболки, мелькали чайки в сестринских одеждах, солнце виделось брошкой с красным крестом.

Вообще-то Оскар был даже рад, когда ему помешали барабанить. Настоятельница, сестра Схоластика, вернулась со своими пятью монахинями. У них был усталый вид, косо и уныло держали они свои зонтики.

— Вы не видели молодую монахиню, нашу новую послушницу? Она еще такая молоденькая. Дитя в первый раз увидело море. Верно, она заблудилась. Где же вы, сестра Агнета?

У меня не оставалось иного выхода, кроме как направить группку, подгоняемую ветром в спину, к устью Орны, к Арроманшу, к порту Уинстон, где некогда англичане отвоевали у моря свою искусственную гавань. Да и то сказать, всем им, вместе взятым, едва бы хватило места в нашем бункере. Правда, какое-то мгновение я тешился мыслью удружить Ланкесу и устроить ему этот визит, но затем дружба, досада и злость одновременно повелели мне ткнуть пальцем в сторону устья Орны. Монашки повиновались движению моего большого пальца, превратились на гребне дюн в шесть все удаляющихся, летящих по ветру черных прорех, и даже жалобный призыв «Сестра Агнета, сестра Агнета» звучал из их уст все наветренней, пока не утонул в песке.