Читать книгу "Времена не выбирают - Макс Мах"

Впрочем, самоубиваться офицер не предполагал. Уже в следующее мгновение Урванцев увидел под ногами идущего прозрачный мост и, поддерживая Дебору под руку, пошел вслед за ним, стараясь при этом не думать о бездне, лежавшей по обеим сторонам этого весьма своеобразного «моста». Впрочем, ничего страшного не произошло. Прозрачная тропа оказалась довольно широкой и отнюдь не скользкой, как можно было бы ожидать. Ее поверхность была твердой и упругой и создавала достаточное сцепление с подошвами туфель. К тому же, пройдя по «мосту» всего несколько шагов, Урванцев обнаружил, что ограждение здесь все-таки существует, хотя, будучи перегружен обрушившимися на него впечатлениями, вначале этого просто не заметил. С двух сторон от них, на высоту чуть больше метра поднималось что-то похожее на барьер из тонкой «мыльной» пленки – были на ней даже мягкие радужные разводы – однако, когда, протянув руку, Урванцев коснулся ее поверхности, он обнаружил, что кажущаяся невесомой и нематериальной «пленка» тверда, как сталь.

«Дурят нашего брата, как хотят», – хмыкнул он мысленно и сразу же успокоился, приняв предложенные ему хозяевами правила игры. Он даже оглянулся назад, чтобы проверить мелькнувшее в голове предположение, и не удивился, не увидев того места, куда буквально несколько минут назад доставил их лифт. Там, куда он смотрел, расстилались все те же неизмеримые пространства: ландшафт, уходящий к далекому горизонту, и бесконечное, наполненное солнечным светом небо над ним. Поэтому в следующем «чуде», которое произошло с ними ровно через две минуты, Урванцев ничего чудесного уже не увидел, кроме замечательной техники и виртуозного искусства декораторов, создавших это истинное произведение искусства. Только что перед ними лежало уходящее вдаль без конца и края, бесконечное открытое пространство, а в следующее мгновение фигура идущего впереди офицера как-то сразу потеряла четкость очертаний, «размылась», и он исчез, по-видимому, пройдя сквозь какую-то невидимую им преграду. Еще пара шагов, и сам Урванцев почувствовал на лице дуновение ветерка, плотность изменившего свое состояние воздуха и увидел вдруг, что они находятся уже не на «стеклянном мосту», а в огромном зале, материальность которого подчеркивалась монументальной, гораздо более земной – если можно так выразиться – архитектурой и материалами, использованными при его строительстве. По первому впечатлению это было похоже на внутреннее пространство какой-нибудь земной церкви, Исаакиевского собора например. Полированный гранит и мрамор множества цветов и оттенков, сияющий снежной белизной куполообразный свод, витые колонны вдоль стен, образующие как бы два полукружия незавершенных анфилад, и огромное объемное панно прямо напротив того места, где остановились вошедшие.

«Впечатляет», – согласился Урванцев, бросив беглый взгляд вокруг, и, поскольку увиденный почти сразу же Виктор, шагнувший им навстречу от центра зала, находился еще достаточно далеко, снова перевел взгляд на панно, содержание которого – по первому впечатлению – чем-то его зацепило.

Впрочем, если при первом – почти мимолетном – касании Урванцев этого не понял, то, посмотрев сейчас чуть более внимательно, обнаружил, что это и не панно было вовсе, а что-то совершенное другое, ни на что виденное им раньше не похожее. Монументальное многокрасочное изображение, показавшееся Кириллу сначала чем-то вроде огромной фрески или мозаики, на самом деле обладало глубиной и объемом, но главное «жило», в том смысле, что было исполнено движения, как стереофильм, но при этом, в отличие от любого фильма, было способно меняться в зависимости от того, как долго и на что именно ты смотришь. Такого чуда Урванцев здесь еще не видел, да и нигде больше тоже. Он даже не подозревал, что такое возможно, и нафантазировать себе такое не мог. Но в тот момент он обо всем этом даже не подумал, захваченный, очарованный, можно даже сказать, пораженный открывшимся перед ним невероятным зрелищем.

Это было что-то вроде исторического полотна. Так, во всяком случае, ему показалось. Впечатление – при первом взгляде – было такое, что ты смотришь откуда-то сверху на огромный, величественный и великолепный, хотя и непривычной архитектуры, амфитеатр, заполненный множеством роскошно одетых людей. Люди эти, однако, не сидели в ложах, как следовало бы ожидать по логике вещей, а стояли, устремив взгляды к центру композиции, которым, по общему впечатлению, являлся мраморный балкон – «или это называется ложа?» – нависавший над выложенной черным полированным камнем ареной. Балкон не имел никакого видимого ограждения, и потому на нем хорошо были видны несколько фигур, облаченных в белые одежды без украшений – «монахи, что ли?» – главным из которых, по всей видимости, был выступивший вперед высокий худощавый мужчина со смуглым властным лицом и короткими темными волосами.

Впрочем, люди в белых простых одеждах, действительно отдаленно напоминавших монашеские рясы, Урванцева совершенно не заинтересовали. Поскольку он не знал, кто они такие и почему стоят перед всеми остальными на этом величественном, из темно-красного камня построенном балконе. Люди, застывшие на ярусах-трибунах амфитеатра, казались ему гораздо более интересными. Тут Урванцев, собственно, и обнаружил все эти потрясающие особенности изображения. Стоило ему чуть пристальнее вглядеться в одну, случайным образом выбранную группу «зрителей», как – совершенно неожиданно для Урванцева – изображение стремительно, но плавно приблизилось к нему, так что можно стало рассмотреть не только то, что люди эти «живы», то есть двигаются, дышат, моргают, но и то, какое выражение написано на том или ином лице, какими драгоценными камнями украшены, скажем, эфесы их мечей, а большинство мужчин были при оружии, или какого именно цвета глаза и соски у невысокой светловолосой женщины в открытом («Ну совсем открытом!») голубом с темным серебром платье, шептавшей что-то на ухо склонившемуся к ней знойному брюнету в золотом с пурпуром костюме, напомнившем Урванцеву что-то индийское или, совсем наоборот, африканское.

«Да! – Это было единственное выражение, которое смог мысленно сформулировать потрясенный увиденным Урванцев. – Да!»

– Коронация королевы Нор, – сказал незаметно подошедший к ним Виктор. – День Благословения Вод, две тысячи девятьсот восемьдесят третий год от основания империи. Ты, Кирилл, вон туда посмотри. – И он указал Урванцеву пальцем, куда смотреть.

Там, куда показывал Виктор, Кирилл увидел большую группу мужчин, которые, несмотря на совершенно невероятную роскошь и вычурность своих нарядов, были все-таки – по мгновенно возникшему у Кирилла чувству узнавания – несомненными военными. Так могли бы стоять на Октябрьском или Майском параде и старшие командиры РККА, хотя в Советском Союзе военачальники, конечно, так не одевались. Однако общее впечатление было именно такое. Более того, Кириллу неожиданно почудилось, что он где-то уже видел такую – или почти такую – группу военных. Он попытался мысленно переодеть всех этих красавцев в шинели и богатырки и не удивился, вспомнив групповую фотографию старшего начкомсостава, сделанную на крымских учениях в двадцать девятом или тридцатом году. Только там – вот так же, почти в тех же позах – были сфотографированы Муравьев, Смирнов, Смилга и Миронов, ну и другие, разумеется, среди которых были, кажется, и расстрелянные позже Буденный и Эйдеман, а здесь стояли какие-то незнакомые Урванцеву вельможи, звания и должности которых ему известны не были, хотя кое-какие догадки при взгляде на композицию и мелькали.