Читать книгу "Дот - Игорь Акимов"

«Перебираемся в мансарду, — сказал Тимофей. — Рома, ты — Сусанин; за тобой — Залогин и Чапа. Медведев — замыкающим…» — «Та вы шо, товарышу командыр! — запротестовал Чапа. — По стiнi!.. нагору!.. Я не зможу…» — «Как знаешь, — сказал Тимофей. — Хозяин — барин. Только как ты убережешься в этой зале от взрыва?» — «Вiд якого ще взрыва?» — Тимофей показал ему на мину. Чапа колебался. — «А ты уверенный (Чапа впервые обратился к Тимофею на „ты“), що вона рваньот?» — «Не сомневайся…»

Он подождал возле окна, пока Медведев не заберется в мансарду, вернулся к двери, убрал стул, сделал растяжку, отрегулировал мину так, чтоб сработала от малейшего воздействия. Посидел на полу рядом. С сомнением посмотрел на потолок. Не выдержит… Представил, как весь дом разваливается; как рассыпаются стекла и каждая стена валится в свою сторону… Нет, не должен рухнуть! Пусть он не новый — но ведь и не гнилой…

Осмотрелся: не забыл ли чего.

Никогда он и не мечтал в таком доме жить, и если бы в мирное время ему бы пришлось уничтожить вот такое… даже если бы это было не в жизни, а всего лишь увидел в кино… А сейчас душа молчала. У нее не было ни одного контакта с тем, что сейчас окружало его. Все ее рецепторы были заняты другим. Тимофей не смог бы назвать — чем именно, но так было. Сейчас этому дому не за что было зацепиться в его душе, чтобы спастись.

Он подошел к «телефункену», чуть прибавил звук. Для убедительности. Ведь прежде, чем ворваться, они послушают за дверью, что здесь происходит. Наклонился к «телефункену» и шепнул: «Наговорись напоследок…»

Мансарда была обустроена просто, зато в ней жил уют. Его создавали картинки на стенах и безделушки; и дух: сюда поднимались с добрыми мыслями. Разумеется, Тимофей оценил это только на рассвете.

Освоившись в темноте, Тимофей понял: одно пространство. Потрогал пол. Пол был крыт добротно крашеной доской. Тимофей постучал по ней костяшками пальцев: дюймовка. Не пожалели. Может — и правда выдержит взрыв. Потрогал покатую стену. Обои. Скорее всего, мансарда служила спальней для гостей: в дальнем углу штабелем были сложены складные кровати. Две кровати стояли посреди мансарды; очевидно, перед тем на них спали пьяные боевики; с кляпами во рту и связанные, они лежали на полу. «Посадите их вон под ту стену», — сказал Тимофей, прикинув, что там самое надежное место.

Темнота его не стесняла. Неведомо, как получалось, но он каким-то внутренним зрением видел каждого. Именно людей, а не вещи. Это было не кошачье зрение (хотя что мы знаем о нем?), и не тепловизорное, когда словно в тумане различаются во мраке расплывчатые красноватые тени. В том-то и дело: если б Тимофей напрягался, чтобы разглядеть, ничего бы у него из этого не вышло; а он был расслаблен — и видел. Конечно, не так, как глазами, иначе. Может быть — третьим глазом во лбу (о нем рассказывал Ван Ваныч), может быть — всем телом, как антенной. Никогда с Тимофеем такого не было, а вот случилось — и он этому не удивился. Значит, это было не чудо, а естественная способность, которая отчего-то именно сегодня включилась.

Залогин сидел возле окна. Почувствовав рядом Тимофея — шепнул: «Напротив — на крыше — двое…» — «Пускай помокнут. — Тимофей почти касался губами его уха. — Когда начнется — они твои…» Медведев сидел по-турецки и едва заметно раскачивался вперед-назад. Может — молился, кто знает. «Ты контролируешь двор…»

Время куда-то запропастилось, во всяком случае — его присутствие не ощущалось. Шелестел дождь. Рассвет подкрался незаметно: кажется, ведь только что была непроглядная тьма, и вдруг оказывается, что тьма рассеялась, оставив после себя серый, едва различимый мир. День выползал из тьмы, как линялая змея из кожи, прихватив с собой не только краски, но и жизнь.

Возник Ромка. Прошептал: «Начинают терять терпение…» Тимофей согласно кивнул, коснулся указательным пальцем своей груди — и указал влево, затем коснулся Ромки — и указал вправо: «Дождись сигнала…» Ромка улыбнулся — и исчез за дверью. Тимофей повернулся к Чапе: «Пора и нам. Пошли…» — «Куды?» — «Как куды? — подальше от этого места, пока башку не снесло…»

Они вышли в коридор, свернули влево. Чапа сунулся было держаться рядом, но Тимофей задвинул его себе за спину: «Не возникай. Прикрывай задницу — вот и вся твоя забота…»

На лестнице никого не было. Тимофей этого не мог видеть, но чувствовал; так и оказалось. Они уже спустились на площадку, когда услышали в коридоре второго этажа крадущиеся шаги. Не один и не двое; значит — вышли из засады… На площадке — через все три этажа — было высокое окно, без простенков; снаружи, в нескольких метрах за окном — то ли скала, то ли деревья. Возможно, днем да в хорошую погоду это было красиво, однако сейчас за стеклом, как в давно не мытом аквариуме, застыла серая муть. Из коридора — если смотреть из него снизу вверх, — на фоне окна можно было бы угадать человеческую фигуру, но на кой ляд тем парням оглядываться на ведущую в мансарду лестницу? Да Тимофей и не собирался маячить на площадке; прижмись спиной к стене — и, невидимый, спускайся без проблем…

Тимофей их так и не увидал. Он с Чапой только начал спускаться — и тут в коридоре рвануло. Взрывная волна отлепила Тимофея от стены. Пытаясь удержаться, он протиснулся сквозь воздушный поток, зацепился за перила. Винтовку все-таки выронил, она загремела по ступеням. Чапу отбросило на площадку, он сразу вскочил. «Живой?» — спросил Тимофей. Чапа что-то промычал в ответ; пока не мог говорить.

Тимофей спустился в коридор, подобрал винтовку; подошел к провалу. Взрыв разворотил дом по всей высоте. Рухнула внутренняя стена, рухнули полы залы и мансарды. На дне провала, в отблесках первого огня, в мешанине строительного мусора он разглядел фрагменты дубового стола и стульев, и обе кровати с мансарды — разумеется, они были на верху кучи. Тело только одно, да и то — не внизу, а здесь же: боевик лежал, запрокинувшись, в проломе противоположной стены коридора. Впечатление было такое, что именно этим телом проломило стену, хотя, конечно, это было не так.

Вверху ударил выстрел; значит — кто-то жив. Не кто-то, а Залогин, — тут же внес поправку Тимофей. Во-первых, почувствовал, что это Гера, а во-вторых — не нужно быть шибко умным, чтобы понять, что боевики на крыше конюшни эмоционально среагировали на взрыв, может быть даже и вскочили, и Гера начал с ними разбираться.

Еще один выстрел, приглушенный стенами, ударил где-то рядом. Из открытой двери за провалом вышел Ромка, сделал Тимофею знак (вернее, только начал это движение, но Тимофей сообразил его смысл), мол, все в порядке, но вдруг повернулся — и стремительно выстрелил от пояса дважды в дверь напротив. Затем эту дверь приоткрыл. На пол рухнуло тело.

С Тимофеевой стороны провала было три двери, но вряд ли имело смысл в них заглядывать. Если бы кто-нибудь в тех комнатах находился — он бы уже выскочил.

Огонь, вылизывая обои на стенах и потолке, неторопливо расползался по коридору.

Тимофей вернулся к лестнице, заглянул в глаза Чапы. «У тебя не контузия?» — «В головi гуде, але ж цiла…» — «Не отставай…» С удовлетворением послушал частую пальбу с мансарды (две винтовки бьют!) и зашагал вниз. Дверь в кухню была открыта. Девушка сидела на лавке, вцепившись в нее намертво. Вот подняла голову, увидала Тимофея… Тимофей шагнул в кухню — и вдруг — стремительно передергивая затвор — послал три пули в занавеску над лежанкой. Оттуда послышался какой-то нутряной звук, и затем, срывая занавеску, с лежанки свалился мертвый полковник.