Читать книгу "В пасти Дракона - Александр Красницкий"

Восточный Туркестан стал тоже заметно клониться к России, а таинственный Тибет, только призрачно подвластный Китаю, выжидал лишь удобного мгновения, чтобы всецело слиться со своим могучим соседом.

Инстинктом понимали мудрые восточные народы, что счастье их — в общении с великой Россией.

23-го сентября из Мукдена вышли на Телии летучие отряды, спешившие на соединение с авангардом подходившего к этому городку отряда генерала Ренненкампфа. Под вечер этого дня они сошлись в Телине.

Великое дело русских было закончено. Сошлись отряды севера и юга. Маньчжурия была пройдена вдоль и поперёк. Вся великая восточнокитайская магистраль и её южная ветка на русский город Порт-Артур были в русских руках, и весь район был очищен от мятежников.

И нигде не было ни напрасного кровопролития, ни насилия, ни грабежа. Всюду теперь появление русских, возвращавших мир трудолюбивому населению, вызывало восторг.

В русских и китайцы, и маньчжуры видели своих благодетелей. Нигде не были поруганы китайские святыни, а напротив того, всюду русские относились к ним с полным уважением, щадя религиозные чувства побеждённых...

Имя русских и России стало синонимом правды, добра, милости.

В это же самое время не было китайца, который не проклинал бы европейцев и Европу...

LVI
ТРИУМФ ГЕРОЕВ

сё, происшедшее в последние часы пребывания в пекинском императорском парке: близость опасности со стороны тех, от кого можно было ожидать только помощи, трагический конец Вань-Цзы, внезапное появление жениха — всё это сильно повлияло на Лену. Нервы девушки, казавшиеся закалёнными, не выдержали. Близкая к обмороку, она склонилась на плечо Шатова, собирая все силы, чтобы не лишиться чувств.

— Скорее, скорее! — заторопился Николай Иванович. — Её нужно внести в этот павильон... Лена, милая, успокойтесь! Ещё немного — и всё кончится...

— Ведите меня, ведите отсюда! нервно говорила девушка. — Куда хотите! Я не могу быть здесь...

— Сейчас, сейчас! Я отведу вас к вашему отцу... Вы увидите матушку. Они здесь и жаждут обнять вас.

Он огляделся, словно ожидая помощи от своих людей. Его солдаты уже окружили Зинченко, громко, в лицах рассказывавшего о своих приключениях. В некотором отдалении стояли с мрачным видом Чи-Бо-Юй и Тянь-Хо-Фу, караулившие каждое движение связанного Синь-Хо.

Только маленькая Уинг-Ти поняла, что нужно молодому офицеру, и поспешила к нему на помощь. Она приняла в свои объятия почти бесчувственную Лену и нежными поцелуями старалась успокоить волнение подруги.

— Пойдём, капитан! — сказала она. — Я поведу мою милую русскую... не бойся, я достаточно сильна...

— Спасибо, голубушка! — отозвался Шагов. — Но что нам делать с ним?

Он указал кивком на тело несчастного Вань-Цзы.

— Для него всё кончилось здесь! — раздался глухой голос Синь-Хо. — Оставь, иностранец, его тело там, где покинул его дух, и спеши отсюда к своим! Спеши, иначе явятся белые дьяволы, и кто знает, что может тогда случиться...

Николай Иванович с большим любопытством посмотрел на этого человека, о котором столько раз пришлось ему слышать. Уинг-Ти тем временем посадила Елену на землю и сама, сидя перед ней на корточках, тихо уговаривала её опомниться и собраться с силами.

— Так это ты — посланник Дракона? — спросил Шатов Синь-Хо.

— Сын Дракона! — последовал гордый ответ.

— Святой и-хо-туанов?

— Я — человек! — кротко поправил Синь-Хо.

Он гордым взглядом смотрел на Шатова. И в этом взгляде не было ненависти. Было очевидно, что сей человек приготовился ко всему и встретит смерть с полным сознанием исполненного долга перед Родиной.

— Я не могу отпустить тебя, — сказал Шатов. — Ты должен последовать за нами, сын Дракона! Должен также предупредить: по всей вероятности, тебя ждёт смерть!

Синь-Хо презрительно засмеялся:

— Ты говоришь, смерть? Она никогда не страшила меня, потому что все мы рождаемся для того, чтобы умереть... Мне хотелось бы только, чтобы я умер скорее... Это избавило бы меня от необходимости быть свидетелем позора моей Родины. Горе, горе стране моей!.. Идём же!

Замолчав, он двинулся вперёд. Чи-Бо-Юй и Тянь-Хо-Фу, словно две тени, последовали за ним.

Шатов сделал знак, и его солдаты окружили этих троих человек.

Зинченко в это время успел уже до некоторой степени принять свой обычный образ. У одного из солдат оказалась на себе запасная рубаха, и казак поспешил сбросить боксёрский балахон и переодеться в неё. Всё это он проделал так скоро и ловко, что превращение его даже прошло незамеченным. Казак теперь был одет не совсем по форме, но всё-таки на и-хо-туана он более не походил.

Бросив последний взгляд на мёртвого Вань-Цзы, Шатов предложил Елене и Уинг-Ти следовать за собой. Сам он стал во главе отряда. За ним непосредственно следовали солдаты с Синь-Хо и братьями в середине; далее шла Елена, поддерживаемая китаянкой, и заключал шествие Зинченко.

Бедного Чу русские, проходя мимо, подняли с земли и, устроив наскоро носилки, унесли с собой, чтобы при первой возможности оказать несчастному помощь.

Елена, окончательно пришедшая в себя, не могла узнать Пекина — так он изменился всего за один месяц, который она провела в парке Запретного города. Всюду, куда только она ни обращала взор, видны были следы погрома. Обгоревшие дома одним видом своим могли навести уныние и ужас. Около них валялись груды трупов, начинавших уже разлагаться. Вид их был ужасен до того, что Елена не могла смотреть перед собой и шла с закрытыми глазами. Но было зрелище и ещё более ужасное, чем картина разрушения тысячелетней столицы. Среди разрушенных домов рыскали уже европейские мародёры, хватавшие всё, что только ни попадалось им на глаза. Ничему и никому не было пощады. Англичане, американцы, немцы, французы, итальянцы, японцы сразу соединились в одну шайку, истреблявшую то, что было пощажено китайцами. Недавние осаждённые должны были более опасаться своих освободителей, чем боксёров. Официально подтверждено, что «освободители»-европейцы «вскоре же по своём вступлении в Пекин ограбили кухню начальника пекинской духовной миссии архимандрита Иннокентия, причём едва не убили его повара»[89].

Шатов знал о всём том, что творится в столице Китая, и с грустью думал о том, что будет далее, когда все эти воины, шедшие в битвы за спиной у русских, почувствуют себя хозяевами положения в завоёванной вовсе не ими столице... Он видел, какие ужас и отвращение вызывали в любимой им девушке эти отребья, и, дабы избавить её от отвратительного зрелища их «подвигов», поспешил взять первый паланкин, который попался ему на глаза.