Читать книгу "Честь - Никому! Том 3. Вершины и пропасти - Елена Семенова"

Часть жлобинцев галопом устремилась на северо-восток, но там была встречена Корниловским офицерским батальоном. Конницей овладела паника. Мечась из стороны в сторону, она верно втягивалась в приготовленный для неё узкий мешок. Охваченная с трёх сторон корниловским треугольником, кавалерия не могла найти лазейки, чтобы вырваться из западни. На разных участках её встречали Дроздовцы, бронепоезда, Самурский полк и Донцы. План командования был выполнен блестяще. К вечеру двадцатого июня хвалёная конница товарища Жлобы перестала существовать. Она потеряла все орудия и обоз. Были захвачены тысячи коней и пленных. Самому Жлобе удалось уйти. Для полного уничтожения остатков его частей не хватило кавалерии.

В войсках царило победное ликование, и лишь Роменский по-прежнему не находил себе места. Надежда получить хороший сабельный удар не оправдалась, даже царапины не получил, только слегка ожёг ладони о раскалённое орудие, а нужна была хорошая рана, чтобы забыться в бреду.

Немецкая колония светилась радужными огнями. Хозяйки стряпали, бойцы отдыхали после тяжёлого дня. Обсуждали минувший бой, вознаграждали себя сытным ужином, кое-где слышались песни. Бродя по улицам селения, Виктор Кондратьевич напряжённо всматривался в лица солдат, надеясь отыскать Романа. Накануне он не узнал даже имени, под которым бывший поручик Газаров числился в рядах Корниловцев. Наконец, нервы не выдержали, и Роменский отправился к командиру батареи.

Вигель был один. Он сидел за столом, небрежно повесив китель на спинку стула, и листал какую-то потрёпанную книгу на немецком языке. Завидев вошедшего, кивнул ему:

– А, это вы, поручик. Куда вы запропастились? Вот, – показал книгу, – одолжил у хозяина. Представьте, когда-то вполне прилично знал немецкий, а теперь что-то половину слов вспомнить не могу, – бросил её на стол, тряхнул светло-русыми волосами. – Виктор Кондратьевич, что у вас с лицом? У вас что-то случилось?

– Да, господин подполковник, – выдавил Роменский осипшим голосом. – Я прошу предать меня военно-полевому суду. Вчера я совершил преступление.

Николай Петрович опёрся локтями о стол, скрыв лицо в сложенных ладонях. Лишь глаза оценивающе смотрели исподлобья.

– Я не пьян и не контужен, я прошу меня судить, я преступник, – нервно повторил Виктор Кондратьевич.

– В таком случае, закройте дверь и потрудитесь прежде объяснить мне, что произошло, – сказал Вигель и, протянув руку, захлопнул створку окна.

– Вчера я позволил уйти вражескому лазутчику, маскировавшегося под одного из наших солдат.

– Что?! – подполковник резко поднялся. – Да чёрт вас дери, поручик! Каким же это образом?!

– Это был мой брат. Двоюродный. Мой лучший друг, – Роменский опустил голову. – Господин подполковник, я знаю, что совершил преступление, но я не мог иначе. На войне он спас мне жизнь, рискуя собой. Я не мог предать его нашей контрразведке, понимаете?

Вигель несколько раз обошёл комнату. Лицо его было сосредоточено и мрачно.

– Стало быть, вы узнали его?

– Да, господин подполковник.

– И говорили с ним?

– Говорил.

– И что же он вам сказал?

– Что мои родные живы и здоровы…

– Отрадная новость.

– Господин подполковник, вы что думаете, что я с ним заодно? – Виктор Кондратьевич почувствовал, как кровь прилила к его лицу, и на лбу выступили крупицы пота. – Конечно, вы так думаете… Ведь вы всегда меня подозревали… Что ж, как вам угодно. Но я не предатель! Клянусь! И… не надо суда. Я сам… – он шагнул к двери преисполненный решимости очиститься от всех подозрений. Действительно, на кой чёрт было требовать суда, когда куда проще и надёжнее способ есть? Всего один выстрел, и никто не бросит камня в поручика Роменского, не обвинит в измене. Мёртвые сраму не имут. Не пособили жлобинцы, так на что револьвер в кармане лежит? Чиркнуть записку и шабаш. Довольно этих подозрений, этой проклятой борьбы с собой, этого братоубийства, где свои убивают своих…

– Поручик, я приказываю вам остаться, – звякнул голос Вигеля, и его сильная рука опустилась Виктору Кондратьевичу на плечо. – Чёрт побери, ведите себя достойно. Вы же не барышня, чтобы впадать в истерику! – Николай Петрович раздражённо чиркнул спичкой и закурил. – Хотите папиросу?

– Нет, благодарю вас.

– Как угодно, – подполковник опустился на край стола. – Вот что, поручик, я вас ни в чём не подозреваю. Умерьте вашу мнительность. Она удел женщин и юнцов, а вы офицер. К тому же на командной должности. Того, что вы сделали, уже не исправить. Под суд отдавать я вас не буду. И сам судить не могу, потому что не знаю, как поступил бы на вашем месте. За сим считаю инцидент исчерпанным. Идите, Виктор Кондратьевич, и, очень вас прошу, не делайте глупостей.

– Спасибо вам, господин подполковник! – выдохнул Роменский, чувствуя, как невыносимая тяжесть свалилась с души. – Честь имею!

От командира батареи он вышел ободрённый, словно оправданный судом чести. Если уж Николай Петрович не был уверен, что поступил бы иначе, то… Хотя странно, что так легко отпустил. Неужели, зная, что в полку враг, не предпримет ничего? Уже не первый раз в частях выявлялись большевистские агенты. Контрразведка работала на совесть, и глаз у самих офицеров был намётан. Должно быть, и Роману недолго удастся скрываться. Но это пусть, пусть… Без участия и помощи Роменского. Кровь брата и друга не ляжет на его душу.

С такими мыслями Виктор Кондратьевич отправился к лазарету, дабы справиться о здоровье раненого в бою со Жлобой батарейца. Раненых и убитых ещё продолжали свозить на покрытых рогожей телегах. Живых под руководством сестёр заносили в дом, мёртвых до времени складывали снаружи. Роменский уже занёс ногу на первую ступень крыльца, как вдруг разглядел свесившуюся с одной из телег руку. Ничего не было примечательного в ней, кроме одного – отсутствия мизинца. Эту руку Виктор Кондратьевич хорошо знал. И эту травму, полученную не в бою, а на учениях как было не помнить. Шагнув к телеге, Роменский откинул полог рогожи, которым были покрыты лежавшие на ней тела. Лунный свет озарил бледное, неподвижное лицо, на этот раз не искажённое недобрым чувством, не усмехающееся презрительно. Виктор Кондратьевич с тоской вглядывался в родные черты. Всё-таки удивительно похож был Роман на отца. Та же южная красота, тот же горбоносый профиль, смуглота, смоляные волосы, спадающие на высокий лоб, длинные подстать женским ресницы, теперь навсегда сомкнутые… Пронеслись перед глазами беспечные годы детства, гимназия, весёлая студенческая пора. Заразительный ромашин смех, задорный прищур его умных глаз… Вот, как встретиться привелось! Господи, почему?..

– Никак вы знаете его, господин поручик? – спросил, подойдя, хромоногий унтер.

– Знал… – отрывисто отозвался Роменский. – Давно… Случайно увидел… Как это случилось?

– Дак по глупости! По разгильдяйству! Донцы-то, драть их мать, как стали по нам бить, так и вышло! Побили кое-кого у нас на участке. Одно бы и ладно, когда б жлобинцы, а то свои ж стервы! Обидно…