Читать книгу "Мы над собой не властны - Мэтью Томас"

Главное сейчас, чтобы ты услышал, как я хочу, чтобы ты счастливо прожил свою жизнь. Без оглядки на то, что случилось со мной.

Хочу, чтобы ты знал: я любил свою работу и приносил кое-какую пользу людям. Я считаю, это гораздо важнее любых денег. Я не дал тебе богатой жизни, но надеюсь, я дал тебе отца, которым человек может гордиться.

Меня не будет рядом в самые важные минуты твоей жизни. Ты не сможешь обсудить со мной свои взлеты и падения, но когда будет особенно трудно, подумай вот о чем.

Представь себе, что ты бежишь кросс. Соперники попались серьезные. Все тебя обгоняют, а ты устал, не выспался, тебе хочется есть, нет сил головы поднять, и ты уже заранее готовишься к поражению. Ты многого хочешь от жизни, и жизнь даст тебе многое, но есть вещи, тебе недоступные, и сегодняшняя победа — одна из них. Будут и еще проигрыши. Будут и победы. Не надо вести им счет. Ты участвуешь в этом забеге, чтобы любить и быть любимым. Тебя любят и в поражении. Пришел ты к финишу или нет, все равно тебя любят.

Но я тебе скажу: ради этого стоит собраться с мужеством. Не важно, победишь ли ты; важно прийти к финишу гордым и сильным. Годы промелькнут в один миг. Меня больше не будет с тобой. Вспомнишь, как я болел за тебя, сидя на трибунах? Я ухожу, но я оставляю тебе кусочек своего сердца. И при жизни отдавал тебе львиную долю, с самого твоего рождения.

Когда меня не станет, слушай мысленно мой голос. Когда будет особенно тяжело, особенно безнадежно, когда останешься совсем один. Когда покажется, что жизнь слишком жестока и в ней очень мало любви. Когда покажется, что ты кругом проиграл, все бессмысленно и уже невозможно держаться. Тогда возьми у меня силу. Вспомни, как я тебя любил, как я жил для тебя. Когда кажется, что мир полон гигантов, а ты рядом с ними — карлик и нет сил головы поднять, вспомни — мы живем не только ради достижений. Просто быть хорошим человеком тоже кое-чего стоит. Не может это быть совсем ни к чему, когда человек поступает правильно.

Я сейчас начинаю свой забег, один против всех. На финише не ждет лавровый венок, и никто не объявит победителя. Моя награда — прощание с этой жизнью.

Помни всегда мой голос.

Любимый мой мальчик, ты для меня дороже всего на свете.

99

Мама читала газету, прихлебывая чай. Рядом стояла тарелка с печеньем. Для Коннелла мама тоже поставила чашку с блюдцем.

— Ну? Что там было?

Коннелл застыл на пороге:

— Я не окончил.

— Почему ты не закончил? Сядь! Ты как будто привидение увидел.

Коннелл еле дошел до стула. Сел, положил письмо на стол возле блюдца.

— Почему ты не дочитал?

— Я дочитал.

— А говоришь — не закончил.

— Письмо я закончил. — Он чувствовал, как дрожат губы. — Мам, подожди секунду. Дай с мыслями собраться.

— Хорошо. Скажешь, когда будешь готов.

Коннелл взял печеньице, чтобы чем-то занять руки. Мамины любимые — песочные, с вареньем. Коннелл откусил кусочек, а жевать не стал — подождал, пока печенье само не растает на языке.

— Я сказал — не окончил. Не про письмо. Про другое.

— Что не окончил? Что за ерунду ты плетешь?

— Я про учебу. Я не окончил университет.

— Конечно окончил! — Мама схватила с тарелки печенье.

— Нет.

— О чем ты говоришь?

— Я не доучился. Пару предметов не сдал. Я просто взял и приехал домой.

Мама уставилась на него, медленно жуя:

— А ты не врешь?

— Зачем мне врать?

— Откуда я знаю? До сих пор врал, получается.

Она быстро съела еще печенье. Коннелл тоже, чтобы заглушить страх.

— Я не врал. Просто не говорил правды.

— Значит, у тебя и диплома нет?

— Нет.

Мама со вздохом уткнулась лицом в ладони.

— Поэтому ты работаешь в том проклятом вестибюле? — Голос из-за ладоней звучал глухо.

— Да, — сказал Коннелл. — Может быть. Я уже ничего не знаю.

— Конечно поэтому! — заорала мама. — Ясно теперь! — Ее лицо просияло — не от радости, от понимания. — Так вот в чем дело! Не такого сына я растила. Я знала, я чувствовала: тут что-то не то. Могла бы и сама догадаться... Как же я не прочухала!

У нее сделался отсутствующий взгляд, словно она решала несколько задач одновременно. Давно он не видел у нее такого открытого выражения. Последние тяжелые годы перед смертью отца лишили ее лицо былой округлости, оставив резкие морщины.

— Прости, — сказал Коннелл. — Я понимаю, ты сердишься.

— Вот тут ты прав, черт возьми! Я в бешенстве, даже не сомневайся! Ты не имел права так делать. Мне плевать, что ты творишь со своей собственной жизнью, но тут еще и жизнь других людей. Не только наша с отцом. Мои мама с папой, папина мама — все они трудились, чтобы ты смог продвинуться в жизни. Сколько денег в тебя вложено!

— Я выплачу.

— Нет уж! — свирепо отрезала мама. — Ты немедленно бросишь эту богом забытую работу, вернешься в университет, доучишься и досдашь все недостающие экзамены и зачеты. Если надо, я сама отвезу тебя в Чикаго и буду сидеть рядом, пока ты делаешь домашнее задание, как в первом классе! И мне плевать, какие там у тебя были причины. Я сама тебе скажу, что это за причины. Дерьмо собачье все твои причины, вот что! Ты у меня получишь диплом и будешь жить настоящей жизнью. Чтоб мне провалиться, если будет по-другому! — Она резко хлопнула в ладоши. — Как же я не сообразила... Знала же, знала, что это не твое!

— Что не мое?

— Эта дурацкая жизнь, которую ты себе придумал.

— А если это и есть мое?

— Нет! — отрезала мама. — Мне ли не знать — я тебя выносила!

— А чем она такая уж плохая, эта жизнь?

— Не вздумай мне тут демагогию разводить! Моя мама тридцать лет полы драила. Понятно тебе? За разными сопляками блевотину подтирала! Тяжелая работа ничем не плоха. Плохо то, что это не твоя жизнь. Чужая. Ты ее у кого-то взаймы взял. Больше не смей, вот и все.

— Ты не можешь меня заставить.

— Могу и заставлю! Если не понимаешь, что я это любя говорю, значит ты совсем тупой. Ничего, после моей смерти спасибо скажешь, что тебе не приходится двери открывать для каких-нибудь малолетних уродов. Будь я проклята, если допущу такое! Ты мой сын все-таки.

100

Эйлин случайно услышала, что кто-то на работе продает два билета на матч «Метсов», и вспомнила, как весной перед самым переездом Эд ей сказал, что купил билеты у себя на работе. Тогда она решила, что он соврал, а сейчас предпочитала думать, что он действительно старался подарить жене и сыну хороший выходной, хоть и не мог полноценно разделить его с ними. В те дни она еще не понимала, что происходит, и судила его слишком сурово. Сейчас-то можно быть мягче.