Читать книгу "Страж неприступных гор - Феликс В. Крес"

Вся дрожа, забрызганная кровью, женщина смотрела на красные клинки, отрывисто дыша. Внезапно она повернулась к столу.

— Не возвращайся! — крикнула она. — Слышишь?!

В животе у нее торчал железный крюк, вырванный Мольдорном из стены. Боли она еще не чувствовала.

— Кеса, не возвращайся. Ты умрешь, если вернешься… Я справлюсь, но… не сразу… Слышишь? Понимаешь меня?

Теперь уже она не знала, понимает ли посланница смысл ее слов. Кеса слышала и понимала, что не может вернуться. Но столь же хорошо она понимала, что задыхается с почти разорванным деревянным шаром ртом. Она нечеловечески взвыла, высвободив силы, которые мог держать — и держал — в узде Рубин, но которые никоим образом не подчинялись обычной живой женщине, чье искалеченное тело было послушно извечным законам природы.

Кеса рожала, прикованная к пыточному столу. Если в зажившей, но столь недавно отрубленной ноге и отнятой руке даже и дремали остатки боли, то она ее не чувствовала и не могла почувствовать.

Отбросив выдернутое из живота железо, Ридарета подбежала к глухо воющей посланнице, не зная, как вырвать у нее изо рта деревянный кляп… Она попыталась открутить болты, удерживавшие уцелевшую руку и ногу, воя от боли еще громче, чем Кеса, поскольку Рубин был лишь неразумной вещью и не знал, что делать. Его требовалось заставить в кратчайшее время залечить смертельную рану. Она перестала возиться с болтами.

— Ты давно ела?! — истерически заорала она. — Нет, я не сошла с ума!.. Спрашиваю — давно?!

Она не знала, что означает данный движением головы ответ. Но она была попросту голодна. Она едва не упала, пока бежала во вторую комнату; тело посланницы было для нее слишком гибким. Чужим, чересчур стройным. А мир, видимый двумя глазами, тоже выглядел чуждо. Иначе.

Добравшись до стола, за которым недавно сидел Мольдорн, она нашла остатки еды и набросилась на них так, словно тронулась умом.

Чем бы ни была серая муть в желудке, она, увы, не бралась ниоткуда.

— Она… жива…

Она сказала это, вернее, с трудом выдавила, в пятый или шестой раз.

Искалеченная, покрытая потом женщина на столе, уже освобожденная из железных оков, единственной рукой прижимала к груди крошечного, заходящегося в плаче младенца. Ридарета полулежала у стены, прижав ладонь к замазанной серой кашицей ране в животе. Она смотрела на неуклюже завязанную пуповину, грязную головку и мокрую спину ребенка, все еще давясь от плача, для которого было столько причин, что устранение одной из них ничего не могло изменить. Она пережила муки боли, вырывая из Рубина отвратительные «эликсиры», смотрела на собственного ребенка, которому дала жизнь другая женщина… Настоящую жизнь. В нем не было омерзительной красной силы, перенесенной в чужое тело.

И еще она плакала потому, что видела себя. То, что осталось от прекрасной когда-то девушки… Искалеченное чудовище, которым ей вскоре предстояло стать снова. Уже сейчас.

Рана в животе должна была еще какое-то время болеть. Но внутреннее кровотечение прекратилось. Там уже ничто не могло загноиться — серая муть проникала в кровь, набухали полные груди. Опасности не было.

— Она жива… У меня ребенок, настоящий. У меня ребенок, — снова сказала она.

Измученная, едва живая Кеса с трудом складывала слова, не желавшие проходить сквозь остатки сломанных зубов. Мешал распухший язык.

— Я… тоже.

Ридарета ее не слушала, все еще не в силах сдержать плач. Кеса дала ей немного времени, но пора было действовать.

— Слушай… — с трудом проговорила посланница. — Он сюда… вернется… Мольдорн… Нужно… бежать… Но мне… не открыть…

Ридарета начала успокаиваться. До нее постепенно доходил смысл слов Кесы.

— Не… открыть? Мы здесь заперты?

— Да.

— Тогда возвращайся, — тихо сказала она, утирая слезы. — Поменяемся обратно. Тебе будет очень больно, но ты уже не умрешь. Бери ребенка… и открывай.

Кеса вздрогнула на столе.

Ридарета вскрикнула.

На ее груди лежала маленькая плачущая девочка. Живой ребенок, очищенный от красной силы Риолаты.

Она была матерью и, ощутив это, снова разрыдалась.

Кеса уже привыкла к боли, однако с большим трудом преодолела четыре шага, отделявших стену от стола.

— Дай… Ну, дай… Рида…

— Нет… не могу… Не могу ее отпустить… понимаешь? Хочу, но… не могу. Еще немного… еще только мгновение, Кеса…

Мгновение затягивалось. Ридарета без конца готова была умолять, что еще немного… еще…

Посланница отобрала у нее ребенка почти силой. И тоже расплакалась.

— Раладан говорил, ты умеешь переноситься… Куда угодно, даже очень далеко, — сказала Ридарета. — Забери ее куда-нибудь, где она будет в безопасности. Не здесь… не посреди Громбеларда. Прошу тебя.

— Хорошо. Но я возьму и тебя.

— Можешь?

— Могу.

Но не смогла.

Ридарета осталась одна. Она снова расплакалась, но тут же собралась с духом, поскольку только что кое о чем узнала. О чем-то, чего посланница… не заметила. Может быть, даже не могла заметить.

Она выполнила лишь половину работы. На свет должен был появиться еще один…

Нет, не ребенок. Рубинчик.

Кесы не было очень, очень долго. И Ридарета уже примирилась с тем, что осталась одна.

Уцелевшая нога ее не держала, и Риди скорее свалилась, чем сползла с пыточного стола и неуклюже перебралась в соседнее помещение. Рядом с остатками еды на столе лежали несколько покрытых формулами страниц и письменные приборы — Мольдорн до самого конца остался собой, математиком Шерни. Перевернув страницу чистой стороной вверх, она начала писать, снова расплакавшись — неизвестно уже в который раз.

Она написала письмо Раладану. И кое-кому еще, хотя даже не знала… но все равно.

Теперь осталось только одно. Самое трудное.

Ридарета не знала, каким образом покончить с собой.

Может, достаточно было просто подождать возвращения Мольдорна.

Но вернулась Кеса.

Лежа на каменном полу возле стола в большом зале, Ридарета смотрела на посланницу, которая появилась в двух шагах от нее и упала. Казалось, будто она при смерти. Она не могла вернуться сразу, поскольку в тихом спящем доме, окруженном садом с прудами, она успела лишь разбудить и позвать невольницу. Увидев ее, Кеса лишилась чувств. Потеря крови, боль… Но в первую очередь то, о чем издевательски предупреждал Мольдорн. Наверняка она не постарела ни на сорок, ни даже на четыре года, однако нельзя было сто раз касаться Шерни и не ощутить никаких последствий. Путешествие домой исчерпало остатки сил, особенно если учесть, что путешествие это было самым трудным из всех. Исключительным.