Читать книгу "Муравечество - Чарли Кауфман"

Глава 71

Я чувствую невероятный шок. Мы врезались в воду на конечной скорости? Уверен, это Галилей рассчитал конечную скорость. Точно не знаю. Кажется, мы врезались со скоростью свыше сотни миль в час. Кажется, я где-то читал, что если прыгнуть с моста «Золотые ворота», то поверхность воды покажется цементом. Кажется, читал. Это же случилось и с нами? Но я же явно не мертв, ведь будь я мертв, я бы этого не думал. Тогда что? Я вдруг стал как миллион Хелен Келлер сразу. Даже триллион. Ни зрения, ни слуха, ни осязания. У Хелен Келлер было осязание? Кажется, нет, но проверить я не могу. Несколько раз тыкаю языком в губу. Ни вкуса. Ни запаха. В точности как Хелен Келлер. Может, это смерть. Может, вот так проходит вечность. Я пытаюсь встать и обнаруживаю, что все еще сплетен с кем-то другим.

Тогда я просыпаюсь на земле, с восстановленными чувствами, вместе с псом — слепым мертвым остовом без барабанных перепонок. Вокруг точно так же горит огонь. Ну, не точно так же, раз мы на сыроватом берегу озера, но неслабо. Здесь в изобилии водятся олени и очень красиво. Конечно, они все горят и издают перепуганное карканье (олени каркают? Жаль, мой айфон переварили, а то бы я проверил), и от этого в моем удовольствии остается некое послевкусие, но я правда восхищаюсь тем, что они не предаются жалости к себе.

Стоп, а как я вижу?

Я бреду через огонь, который сжигает все, включая время, включая пространство, включая меня. И перерождаюсь из пепла вновь и вновь, в духе какого-то ницшеанского вечного возращения / мифа о фениксе / летних повторных трансляций. Конечно, потому-то я и вижу. Я бреду, вокруг всё в огне, как было и как будет. Вечное «здесь и сейчас». «Всегда» из аборигенского времени сновидений. После, кажется, целых дней, или минут, или десятилетий я слышу, как в динамиках грохочет голос Марджори: «В „Слэмми“ мы убрали огонь из возгораний. Наши огнестойкие охлаждающие жилеты подарят максимум комфорта в любом холокосте. И они доступны в модных расцветках: „морская пена“, „ягодная“ и „полуночное солнце“!»

Скоро я сгораю и регенерирую, подобно фениксу, уже довольно регулярно — может, раз в час. Потом гораздо чаще, скажем, раз в минуту. Теперь раз в секунду. Теперь я сгораю и регенерирую, подобно фениксу, двадцать четыре раза в секунду. Это начинает сказываться на настроении.

Я всегда новый. Я всегда своя следующая версия. Тот ли я, кто написал разгромную рецензию на «Синекдоху, Нью-Йорк», где назвал Чарли Кауфмана жалким нарциссом масштаба Адольфа Гитлера или, если честно, несравнимо выше, и миру повезло, что он не имеет реальной власти? Не знаю. Это было десять тысяч жизней назад. Сегодня я читаю эти слова на внутренней стенке черепа — и они даже не в моем стиле. Можно ли быть настолько молодым? Правда, надо сказать, с посылом я все еще согласен. Но кажется, будто я читаю слова единомышленника, попутчика. Может, не чувствую этого с той же страстью, но все еще согласен со своей оценкой этого ничтожного…

Я падаю. Здесь черным-черно, так что я не представляю, когда или на что приземлюсь. Считаю до девяти Миссисипи, когда достигаю дна. Приземляюсь на голову. Согласно моим расчетам, я упал на 296 метров, развив скорость в 177 километров в час. Я должен быть мертв, но я жив. Череп должно было размозжить, как размозженную скорлупу. Я его ощупываю. Не размозжен. Что это за место, где не действуют законы физики? Я нащупываю выход или, вернее, путь наверх. Похоже, я в колодце или каком-то сеноте, если не ошибаюсь в названии. Вылезаю, продолжаю идти, продолжаю гореть, продолжаю регенерировать. После каждого перерождения попадаю для того, чтобы привести себя в порядок, в один из тысяч вездесущих и удачно расположенных «Представительских туалетов класса люкс» от «Слэмми», кажется, давших буйный рост по всей стране. Должен сказать, люксовые придорожные туалеты — это гениальная идея. Вот почему «Слэмми» так давно считается самой инновационной компанией. Хотелось бы мне придумать такую идею. К счастью для меня, каждый раз после регенерации я нахожу новенькую трехдолларовую купюру от «Слэмми» — ровно ту сумму, что требуется на входе в стабильно ухоженный туалет. И очень радует, что никогда нет очереди, ведь все остальные, кажется, умерли.

«Когда времени больше нет, любая еда — быстрая. „Слэмми“ на завтрак, обед и ужин; теперь все едино».

Каким-то образом я прибываю через дым, огонь и вышеупомянутые тысячи перерождений к зеву огромной пещеры. Это поистине зев — пасть со слегка вытянутыми губами, словно она безмолвно насвистывает похоронный марш Шопена под руководством Элгара или украшает лик колоссального каменного Дональда Транка. Уверен, сюда вело бесконечное число маршрутов — точно так же, как в любое место ведет бесконечное число маршрутов. Правда в том, что любой маршрут приведет в любое желанное место, но некоторые маршруты прямые и требуют меньше энергии. Некоторые столь мучительны, что практически невозможны, хотя при бесконечном количестве времени и энергии на деле вполне возможны и они. Куда проще попасть в завтра, чем во вчера, но уверен, что — по крайней мере, в нынешней инкарнации мира — возможно и то и другое.

Неужели эта пещера — в Олеаре Деборд, той самой горе, что я некогда любил? Если так, она изменилась. Больше я ее не узнаю.

Вхожу я с трепетом — не только из-за омерзительного анусоподобного вида отверстия или опасения, что меня отвергнет бывшая возлюбленная, но и потому, что в детстве я случайно узнал о платоновской аллегории пещеры и пришел в ужас из-за мысли, что, возможно, я тоже узник, отвернувшийся от истины. Это одна из множества причин, почему, когда я впервые знакомлюсь с человеком или предметом, всегда оборачиваюсь. Я целиком предан полному пониманию всего и вся во всей полноте. Целиком. В голову приходит, что, по размышлении, может показаться достаточно ироничным то, как я нашел свое призвание в буквальном просмотре теней на стене (или, так сказать, экране), и не сходя с места я решаю, что впредь с этого момента, если мир вернется в узнаваемый вид, добавлю в свой процесс критики восьмой шаг: буду отворачиваться от киноэкрана и глядеть прямо в проектор.

Но пока что, хоть и испуганный, я чувствую потребность пройти через эти немые, свистящие, транковские губы в темный зев. Почему? Кто знает? Возможно, потому, что устал от этого нескончаемого цикла сгорания и перерождения. Впечатляет, спору нет, и я чувствую себя везунчиком, но сказать, что это подкашивает мораль, — ничего не сказать. Теперь я почти все время чувствую себя как при гриппе — и сложно не считать сопутствующим фактором то, что я все время горю. Внутри пещеры, в теории, хотя бы попрохладнее. Так что я рискую и вхожу.

Вау, ну и темнота. Я в панике выскакиваю и довольно неохотно сгораю. Снова переродившись и умывшись в ближайшем «Представительском туалете класса люкс» от «Слэмми», я сооружаю горящий факел из горящего факела, найденного на заброшенной и объятой пламенем факельной фабрике по соседству. В общем, сооружаю без труда. Когда вхожу вновь, в голове возникает мысль, что, возможно, внутри есть что-то страшное и это как раз оно, а не просто темнота, обратило бывшего меня в поспешное бегство. И все же я вхожу.

— Эй? — кричу я.