Читать книгу "Край вечных туманов - Роксана Гедеон"

Силы, конечно, еще не скоро полностью вернутся ко мне, но мне нужно лишь одно – способность ходить по Парижу и не падать от слабости.

Однажды за обедом из каких-то обрывков фраз я поняла, что Доминик и его сестра завтра на рассвете собираются к матери в Лоншан.

– Не вставайте с постели, – попросил меня Доминик. – Я знаю, что вам не терпится, но поберегите себя. Когда я вернусь, я хотел бы… хотел бы серьезно поговорить с вами.

Я молча кивнула. Мне стало ясно, что он набрался смелости и решил прояснить свое отношение ко мне. Может быть, он даже предложит мне замужество. «Возможно, даже решится скомпрометировать себя», – подумала я с усмешкой. Доминику я была очень благодарна, но мне не нужны были ни его любовь, ни его жертвы. Сейчас я ничем не могла ему отплатить. Может быть, настанет еще такой час, когда я смогу его отблагодарить. Тогда-то я и скажу ему «спасибо». А пока я хотела лишь того, чтобы никто не догадался о моем намерении уйти. Я хотела попрощаться по-английски.

– Вы обещаете? Обещаете не вставать? – настаивал Доминик.

– Да, конечно, – сказала я, поднимая глаза от тарелки. – Обещаю.

8

И вот наступил тот день, 10 января 1795 года.

В ту ночь я спала очень крепко, очевидно, потому, что знала, что мне надо набраться сил, но, едва внизу хлопнула дверь и Доминик с сестрой уехали в Лоншан, меня словно пружиной подбросило на постели. Сон как рукою сняло. Я опустила босые ноги на пол, быстро поднялась. У меня был план, и я готова была его исполнять. Я не волновалась и не спешила, прекрасно зная, что времени у меня предостаточно.

Оконное стекло покрылось изморозью, из чего я заключила, что погода стоит холодная. Не без труда я разыскала свою прежнюю, еще тюремную одежду – она была теперь выстирана и выглажена руками Николь и выглядела опрятно, но весьма убого. Впрочем, мысль об этом недолго занимала меня. Я умылась, аккуратно причесала короткие волосы перед зеркалом. Энергия так переполняла меня, что я даже не огорчилась, увидев себя в зеркале худой, смертельно-бледной и изможденной. Мне не для кого быть привлекательной, я навсегда вычеркнула мужчин из своей жизни.

Потом меня посетила мысль о том, что у меня нет теплой одежды. Три месяца я не выходила на улицу, но знала, что сейчас зима и что нельзя ходить по Парижу в одном платье. Тем более что зима выдалась холодной. Мне никак нельзя заболеть снова. Подумав об этом, я поняла: у меня только один выход – взять одежду Николь. Так я и поступила. Белым пушистым платком повязала голову, как это делали все парижские простолюдинки, и нашла для себя грубо сшитый, но очень теплый плащ из тяжелого шерстяного сукна. В ящике я обнаружила теплые вязаные чулки, и они тоже пришлись мне очень кстати. Да, я совершала кражу. Но я должна была быть здоровой, чтобы вырастить моих Дочек. Женских зимних ботинок я не нашла и, не долго думая, взяла мужские, принадлежащие Доминику: они были велики, но хорошо грели.

Девочки еще спали. Я склонилась над деревянной колыбелькой, и какой-то миг прислушивалась к их дыханию. Я знала, что они скоро проснутся; они вообще вставали ни свет ни заря, требуя молока, и потом снова засыпали, как и все трехмесячные младенцы. Но Николь, уходя, уже их накормила, и даже сцедила лишнее молоко. Я осторожно перелила его в бутылочку, чтобы забрать с собой, и тяжело вздохнула, подумав о том, как щедро наградил меня Господь Бог, послав вместо одного ребенка целую двойню.

Я вытащила из колыбельки Веронику – она не плакала, но было видно, что удовольствия ей это не доставляет. Может быть, девочки еще не очень хорошо знали меня, ведь с ними всегда больше возилась Николь. Я проверила, не мокрая ли малышка, вытерла и перепеленала ее насухо, потом надела на головку два теплых чепчика и завернула в шерстяное одеяльце. Затем очередь дошла до Изабеллы, и то же самое я проделала с ней. Теперь мои малютки были тепло укутаны и готовы сопровождать меня.

Вместе они не весили и двадцати фунтов, но мне все же показалось, что будет слишком тяжело нести их на руках. Я разыскала крохотную тележку, в которой Николь вывозила их гулять, устлала ее теплым одеялом, уложила туда малышек и, поскольку еще одного одеяла уже не было, укрыла их теплым большим полотенцем. В уголок поставила бутылочку с молоком и сложила в тележку все пеленки, одежки и чепчики, сшитые Николь для малышек.

Через минуту, прихватив с собой оставленный для меня завтрак, я была готова.

Я осторожно вывезла тележку на улицу. Девочки, сухие и сытые, спокойно спали, но я все равно прикрыла одеяльцем их личики, чтобы им не очень досаждал зимний воздух. У порога стояло молоко, оставленное молочницей. Недолго думая, я поставила крынку в тележку.

Из-за угла показалась долговязая фигура Брике. Он всегда навещал меня по утрам.

Увидев меня, он замер.

– Вот оно что, ваше сиятельство! Я-то думал, вы еще в постели!

– Я ухожу, – сказала я без долгих предисловий. – Ты со мной, Брике?

Он усмехнулся.

– Само собой! Что вы без меня можете! И куда мы теперь отправимся?

– Для начала к моему брату. А потом в Бретань.

– Я вам тут кое-чего съестного принес, – сказал Брике. – Ну, ведь это всегда пригодится.

И от сознания того, что он будет со мной, мне стало легче. Мы уже отошли от дома, как я кое-что вспомнила.

– Погоди, – сказала я Брике.

Потом подошла к двери и кусочком мела вывела лишь одно большое слово – «спасибо».

9

Я шла по улице, толкая перед собой тележку. Вероника и Изабелла спали, ни о чем не подозревая, а я все время тревожилась, не холодно ли им.

Зима была лютой, как никогда в истории. Температура падала до минус пятнадцати градусов. Париж был засыпан снегом, деревья стояли в узорчатых цепях инея. Было красиво, но чересчур холодно. Ледяной ветер бил в лицо, забирался под одежду, и надо было идти быстро, чтобы не замерзнуть. Маленькая тележка вязла в сугробах, и толкать ее было не так уж легко.

– Давайте я помогу вам, – предложил Брике.

– Нет, – сказала я. – Я должна сделать это сама.

Еще не совсем рассвело, и голубоватый туман стоял над землей, смешиваясь с белым сиянием снега. Воздух был морозный, сухой, бодрящий; над домами серое небо уже посветлело и показался туманный, расплывчатый диск солнца. Оно было огненно-серое, синевато-алое. Верхушки деревьев тоже были точно облиты огненным светом, искры утренней зари скользили по прозрачно-белому инею, окрашивая его в нежно-розовый цвет.

Но как было холодно! Молочницы, попадавшиеся мне навстречу, все были румяны от мороза. Хлопали двери домов, гасли в окнах свечи и ночники – Париж просыпался. Водовозы уже отправились скалывать лед на Сене, многие ремесленники спешили на работу, открывались булочные, и вкусно пахло горячим, свежим, только что испеченным хлебом.

На небе еще сияли январские звезды, но с каждой минутой все слабее и тускнее.