Читать книгу "Красное и черное - Фредерик Стендаль"

«Я не появлюсь в день суда, сударь, ибо моё присутствие может отразиться неблагоприятно на интересах господина Сореля. Единственно, чего я всем сердцем горячо желаю, это то, чтобы он был оправдан. Поверьте, ужасная мысль, что невинный человек будет из-за меня осуждён на смерть, отравит весь остаток моей жизни и, несомненно, сократит её. Как Вы можете приговорить его к смерти, если я жива! Нет, безусловно, общество не имеет права отнимать жизнь, а тем паче у такого человека, как Жюльен Сорель. Все в Верьере и раньше знали, что на него иногда находит какое-то затмение. У этого несчастного юноши есть могущественные враги, но даже и среди его врагов (а сколько их у него!) найдётся ли хоть один, который бы усомнился в его исключительных дарованиях, в его глубочайших знаниях? Человек, которого Вам предстоит судить, сударь, — это незаурядное существо. В течение почти полутора лет мы все знали его как благочестивого, скромного, прилежного юношу, но два-три раза в год у него бывали приступы меланхолии, доходившие чуть ли не до помрачения рассудка. Весь Верьер, все наши соседи в Вержи, где мы проводим лето, вся моя семья и сам господин помощник префекта могут подтвердить его примерное благочестие; он знает наизусть всё Священное писание. Разве нечестивец стал бы трудиться целыми годами, чтобы выучить эту святую книгу? Мои сыновья будут иметь честь вручить Вам это письмо; они — дети. Соблаговолите, сударь, спросить их; они Вам расскажут об этом злосчастном юноше много всяких подробностей, которые, безусловно, убедят Вас в том, что осудить его было бы жесточайшим варварством. Вы не только не отомстите за меня, Вы и меня лишите жизни.

Что могут его враги противопоставить простому факту? Рана, нанесённая им в состоянии умопомрачения, которое даже и дети мои замечали у своего гувернёра, оказалась такой пустячной, что не прошло и двух месяцев, как я уже смогла приехать на почтовых из Верьера в Безансон. Если я узнаю, сударь, что Вы хоть сколько-нибудь колеблетесь пощадить столь мало виновное существо и не карать его бесчеловечным законом, я встану с постели, где меня удерживает исключительно приказание моего мужа, приду к Вам и буду умолять Вас на коленях.

Объявите, сударь, что злоумышление не доказано, и Вам не придётся винить себя в том, что Вы пролили невинную кровь...», и так далее, и так далее.

XLI. Суд

В стране долго будут вспоминать об этом нашумевшем процессе. Интерес к подсудимому возрастал, переходя в настоящее смятение, ибо сколь ни удивительно казалось его преступление, оно не внушало ужаса. Да будь оно даже ужасно, этот юноша был так хорош собой! Его блестящая карьера, прервавшаяся так рано, вызывала к нему живейшее участие. «Неужели он будет осуждён?» — допытывались женщины у знакомых мужчин и, бледнея, ждали ответа.

Сент-Бёв

Наконец настал этот день, которого так страшились г-жа де Реналь и Матильда.

Необычный вид города внушал им невольный ужас, и даже мужественная душа Фуке была повергнута в смятение. Вся провинция стеклась в Безансон, чтобы послушать это романическое дело.

Уже за несколько дней в гостиницах не оставалось ни одного свободного угла. Г-на председателя суда осаждали просьбами о входных билетах. Все городские дамы жаждали присутствовать на суде, на улицах продавали портрет Жюльена, и т. п., и т. п.

Матильда приберегла для этой решительной минуты собственноручное письмо монсеньора епископа ...ского. Этот прелат, который управлял французской церковью и рукополагал епископов, соблаговолил просить об оправдании Жюльена. Накануне суда Матильда отнесла его послание всемогущему старшему викарию.

К концу беседы, когда она уже уходила, вся в слезах, г-н де Фрилер, оставив, наконец, свою дипломатическую сдержанность и чуть ли и сам не растрогавшись, сказал ей:

— Я вам ручаюсь за приговор присяжных: из двенадцати человек, которым поручено решить, повинно ли в преступлении лицо, пользующееся вашим покровительством, а главное, в преступлении с заранее обдуманным намерением, я насчитываю шесть друзей, заинтересованных в моём служебном положении, и я дал им понять, что от них зависит помочь мне достигнуть епископского сана. Барон Вально, которого я сделал мэром Верьера, безусловно, располагает голосами двух своих подчинённых: господ де Муаро и де Шолена. По правде сказать, жребий подкинул нам для этого дела двух весьма неблагонадёжных присяжных, но хоть это и ярые либералы, они всё же подчинялись мне в серьёзных случаях, а я просил их голосовать заодно с господином Вально. Мне известно, что шестой присяжный, очень богатый фабрикант, болтун и либерал, домогается втайне некоей поставки по военному ведомству, и, разумеется, он не захочет вызвать моё неудовольствие. Я велел шепнуть ему, что господин Вально действует по моему указанию.

— А кто такой этот Вально? — с беспокойством спросила Матильда.

— Если бы вы его знали, вы бы не сомневались в успехе. Это такой краснобай, нахальный, бесстыжий, грубый, созданный для того, чтобы вести за собой дураков. В тысяча восемьсот четырнадцатом году он был оборванцем. Я сделаю его префектом. Он способен поколотить своих коллег-присяжных, если они не захотят голосовать заодно с ним.

Матильда немного успокоилась.

Вечером ей предстоял ещё один разговор. Жюльен решил совсем не выступать на суде, чтобы не затягивать неприятной сцены, исход которой, по его мнению, был совершенно очевиден.

— Довольно и того, что выступит мой адвокат, — заявил он Матильде. — Мне и так слишком долго придётся служить зрелищем для всех моих врагов. Все эти провинциалы возмущены моей молниеносной карьерой, которой я обязан только вам. Уверяю вас, среди них нет ни одного, который не желал бы, чтобы меня осудили, что, однако, не помешает им реветь самым дурацким образом, когда меня поведут на смерть.

— Они будут рады вашему унижению — это верно, — сказала Матильда, — но, по-моему, это не от жестокосердия. Моё появление в Безансоне и зрелище моих страданий возбудило сочувствие всех женщин, а ваша интересная внешность довершит остальное. Достаточно вам произнести хотя бы одно слово перед вашими судьями, и весь зал будет за вас... — и так далее, и так далее.

На другой день, в десять часов утра, когда Жюльен вышел из тюрьмы, чтобы отправиться в большой зал здания суда, жандармам пришлось немало потрудиться, чтобы разогнать громадную толпу, теснившуюся во дворе. Жюльен прекрасно выспался, он чувствовал себя совершенно спокойным и не испытывал ничего, кроме философского сострадания к этой толпе завистников, которые без всякой жестокости встретят рукоплесканиями его смертный приговор. Он был крайне изумлён, обнаружив за те четверть часа, когда его вели через толпу, что он внушает этим людям сердечную жалость. Он не слыхал ни одного недоброжелательного слова. «Эти провинциалы вовсе не так злы, как мне казалось», — подумал он.

Входя в зал судебных заседаний, он поразился изяществу его архитектуры. Это была чистейшая готика, целый лес очаровательных маленьких колонн, с необыкновенной тщательностью выточенных из камня. Ему показалось, что он в Англии.