Читать книгу "Капитул Дюны - Фрэнк Герберт"

— Мастера всегда пытались управлять и ими, — сказала она.

— У этого Мастера будут большие неприятности, если он вздумает играть с большим ментатом на корабле, — произнес Дэниел, срезав один побег. — Боже, как хорош!

— Эти ментаты, скажу я тебе, — фыркнула Марти. — Цена им дайм[4]за дюжину, вот что!

— Дайм? Не думаю, что они поймут твою метафору, Марти. Преподобные Матери поняли бы, а эти нет. Этот Большой Ментат не настолько глубоко образован.

— Ты вообще понимаешь, кого ты упустил? — спросила она, подойдя к нему. — У Мастера трубка с нулевой энтропией. Она полным-полна клетками гхола, вот так-то!

— Я это видел.

— И именно поэтому позволил им уйти!

— Я не позволял. — Он пощелкал ножницами. — Гхола. Пусть он отправляется в их компанию. Добро пожаловать.

ПОСЛЕСЛОВИЕ

Эта книга, как и многие другие, посвящена Бев, другу, жене, бескорыстному помощнику и человеку, который дал название этой книге. Посвящение это посмертное, я пишу его на следующее утро после ее ухода, и пусть эти строки дадут вам почувствовать всю силу ее вдохновляющего примера.

Самое лучшее, что я могу сейчас сказать о Бев, — это то, что в нашей жизни не было ничего, о чем бы мне хотелось забыть. Не хочу я вычеркивать из памяти даже миг ее светлой кончины. Она передала мне бесценный дар своей любви, тихого перехода в мир иной, о котором она говорила без страха и слез, тем самым осушая мои слезы. Что может быть величественнее дара не бояться смерти?

В официальном некрологе будет сказано: «Беверли Энн Стюарт Форбс Герберт, родилась 20 октября 1926 года в Сиэтле, штат Вашингтон. Умерла в 5 часов 5 минут пополудни 7 февраля 1984 года в Кавалоа, остров Мауи». Я знаю, что такую формальность она еще смогла бы вытерпеть. Она взяла с меня обещание не устраивать обычного церемониала похорон, «с проповедью священника и моим телом, выставленным на всеобщее обозрение». Она прибавила: «Меня уже не будет в этом теле, но оно все же заслуживает более пристойного обращения».

Она настояла, чтобы я кремировал ее тело, а пепел развеял над Кавалоа, «где я так глубоко почувствовала, что такое любовь и покой». Единственными свидетелями этой церемонии должны стать друзья и те, кого она любила при жизни. Во время ритуала будет звучать песня «Мост над бурными водами».

Она понимала, что во время церемонии друзья будут проливать слезы, как проливаю их я, пока пишу эти строки, но вообще она относилась к слезам, как к чему-то бесполезному. Бев рассматривала слезы, как свидетельство нашего животного происхождения; так пес воет на могиле хозяина.

Главным в ее жизни была совершенно иная часть человеческого самосознания: Дух. Но не в сентиментальном и слезливом религиозном смысле и не в том, что вкладывают в это слово спиритуалисты. Нет, для Бев Дух был свет, сияющий из сознания и изливающийся на все, с чем сталкивается это сознание. Именно по этой причине, несмотря на охватившее меня горе, я преисполнен радости, радости любви, которой она дарила меня и продолжает дарить сейчас, невзирая на свою кончину. В печали, которую испытываю я, нет ничего более высокого, чем любовь, которую мы делили с Бев.

Выбор песни, которая будет звучать в то время, как ее прах будет развеян над Кавалоа, не случаен. Она часто говорила, что друг для друга мы — мосты. Такова вкратце была наша супружеская жизнь.

Она началась с церемонии, которую совершил священник в Сиэтле 20 июня 1946 года. Наш медовый месяц прошел на вышке для слежения за лесными пожарами в Национальном парке Келли Батти. Наши апартаменты имели площадь не более двенадцати квадратных футов. Венчала вышку куполообразная вращающаяся крыша высотой около шести футов. Этот колпак был набит индикаторами, с помощью которых мы смогли бы обнаружить любой источник дыма в лесу.

Именно в этом тесном домике, освещаемом электричеством с местной электростанции, с двумя портативными пишущими машинками, занявшими большую часть единственного стола, начали мы свою совместную жизнь: работа, музыка, писательство и другие радости, которые доставляет человеку его существование.

Я отнюдь не хочу сказать, что наше супружество было сплошной эйфорией. Бывали моменты скуки, страха и боли. Но у нас всегда находилось время для смеха. Даже в свои последние дни Бев находила силы, чтобы улыбнуться и похвалить меня за то, что я удачно положил ее на подушки, или облегчил ей боль нежным массажем, или делал для нее то, что сама она не могла больше делать из-за болезненной слабости.

В свои последние дни она не позволяла прикасаться к себе никому, кроме меня. Наше супружество было, однако, полно такой любви, что сама Бев говорила, что, когда я делаю для нее самые интимные вещи, у нее создается впечатление, что она делает их сама. Хотя мне приходилось делать для нее то, что родители обычно делают для своих младенцев, она не чувствовала себя уязвленной и не считала, что этим я ущемляю ее достоинство. Когда я поднимал ее, чтобы перестелить постель или помыть ее, она доверчиво обнимала меня за шею, а ее голова, как это было всегда, уютно укладывалась в ложбинку на моем плече.

Трудно понять, что в эти моменты я испытывал радость, но поверьте мне, что именно так оно и было. То была радость духа. Радость жизни даже в преддверии смерти. Ее рука была в моей руке, когда она умерла, и ее лечащий врач, не скрывая слез, сказал фразу, которую я буду хранить в своем сердце:

— На ней была милость Божья.

Но не все понимали это, даже те, кто видел и знал Бев. Я помню, как очень давно мы вошли в госпиталь в ранний, предрассветный час. В этот день родился наш первый сын. Мы шли смеясь. Встречавшая нас медицинская сестра не скрывала неодобрения. Рождение ребенка болезненно и опасно. Женщины подчас умирают в родах. Чему смеются эти люди?

Мы смеялись потому, что скорое появление на свет новой жизни, частицы нас с Бев, наполняло нас ощущением счастья. Мы смеялись, потому что Бев должна была дать жизнь ребенку в здании, построенном на месте того самого госпиталя, где появилась на свет сама Бев. Какая замечательная преемственность!

Наш смех оказался заразительным, и скоро улыбались все, кого мы встречали в коридоре на своем пути. Неудовольствие сменилось одобрением. Смех был ее отличительной чертой. Она всегда смеялась в самые тяжелые минуты.

Она всегда радовалась новому. Она умела находить незнакомое во всем, с чем сталкивалась, и это новое возбуждало в ней живейший интерес. Эта наивность, казалось бы, присущая Бев, совершенно неожиданно оборачивалась высочайшей мудростью. Она стремилась найти хорошее во всем. В ответ она получала такое же отношение.

— Мстить могут дети, — говорила она. — Только люди с незрелой психикой способны мстить.

Она славилась тем, что часто звонила людям, оскорбившим ее, и предлагала отбросить разрушительные чувства. «Давайте будем друзьями». Меня не удивило ни одно соболезнование из тех, с которыми обратились ко мне самые разные люди.