Читать книгу "Черные Холмы - Дэн Симмонс"

В книге приводились и десятки других астрономических наблюдений, все они были привязаны к тем или иным географическим точкам, таким как Башня дьявола в Вайоминге (где праздновалось летнее солнцестояние), Медвежья горка в Южной Дакоте, различным местам прежних зимних стоянок вольных людей природы в Небраске и на западе Южной Дакоты. Эти наблюдения отмечали малейшие сдвиги тех или иных звезд в границах определенных созвездий, и с каждым был связан тот или иной древний обряд. Но астрономов, которые читали эту распространявшуюся в узком кругу книгу, удивляло то, что этнографы, историки и другие ученые до откровений старика-прадедушки Окса даже не догадывались, какими представлениями о природе владели индейцы Равнин и каков был уровень их астрономических знаний.

Все в ночном небе и на земле, как рассказывал тункашила юного Роберта Окса, взаимосвязано (и не только символически или обрядово) с тем, что старик назвал Каньглеска Вакан, или Священный Обруч.

Ученые из самых разных отраслей науки, издавна считавшие, что сиу, шайенна и другие индейцы Равнин не имели серьезных астрономических знаний, были вынуждены пересмотреть свои убеждения и внести изменения в учебники, а причиной тому была небольшая, имевшая ограниченное хождение книга доктора Окса.

В лето последнего посещения своего тункашилы, когда Роберту было двадцать два года, он опубликовал свою, произведшую переворот в научном мире, диссертацию «Новый взгляд на вариации в явлениях, обусловленных сдвигом скорости солнечных и астрофизических потоков, вызванных квантовыми эффектами». Он посвятил эту работу своему прадедушке.

Доктор Окс отошел от активных занятий наукой в 2007 году, в возрасте семидесяти лет, и в настоящее время является почетным профессором Корнельского университета и ведущим консультантом проекта «Космический телескоп Джеймса Уэбба», идущего на смену телескопу «Хаббл»; его предполагается вывести на солнечную орбиту за пределами Луны не ранее 2013 года.

Доктор Констанция Грин, 1972 года рождения, палеоэколог, специалист по окружающей среде и этнолог, которую журнал «Тайм» однажды назвал «Леонардо XXI века в юбке», объясняет свой интерес к разнообразным проектам ревайлдинга плейстоцена по всему миру туристическими походами, в которые ее водил в детстве отец, Роберт Окс.

В интервью, которое она дала Би-би-си в 2009 году, доктор Грин — известная как Конни не только своим ученикам и друзьям, но и своим коллегам во всем мире — сказала:

Когда мне было десять лет, мой отец взял меня в турпоход к одному месту в Южной Дакоте. Называется оно Медвежья горка. Если вы не американский индеец, то вам запрещено останавливаться на горке или рядом с ней, но мой отец каким-то образом получил разрешение, и мы поставили палатку почти у вершины этого интересного лакколита. Если не считать гремучих змей, никаких опасностей нам не грозило, и поэтому отец позволял мне бродить по горке, но с тем условием, чтобы я оставалась в пределах слышимости. И вот как-то днем… я помню, что шел дождь, и я встретила… Вернее, мне приснился сон о… В общем, как бы то ни было, в возрасте десяти лет я вдруг поняла, что если нам когда-нибудь удастся вернуть в мир крупных хищников — не только на умирающем американском западе, но и в других странах, то ревайлдинг — а я уже слышала этот термин от моего отца и его друзей — должен включать и человеческий компонент. Коренным жителям нужно предоставить возможность выбора. Невозможно — совершенно невозможно — сохранить ту или иную культуру, пытаясь заморозить ее, если сами вы принадлежите к абсолютно иной культуре. Так не бывает. В конечном счете все сводится к тому, что представители этой культуры одеваются два раза в год в свои национальные одежды, распевают старые заговоры, в которые больше не верят, танцуют на манер своих далеких прапрапрадедов. И часто делают это, чтобы получить лишний доллар с туристов. Такая система не работает. Но если мы на самом деле собираемся выделить многие миллионы акров и гектаров земли и заселить их ближайшими генетическими родственниками главных хищников мегафауны и других вымерших видов, которые изначально появились на этой земле, которые жили здесь, которым эта земля принадлежала, черт побери… И тут я подумала, а почему и не людьми, которые жили здесь изначально? Почему не дать им возможность выбора? Я решила, что это неплохая идея; мне тогда было десять, но у моего отца и матери были странные привычки: они обращали внимание на мои слова, как и вся моя родня.

Паха Сапа так и не вернулся работать к Гутцону Борглуму, хотя говорят, что эти двое остались друзьями до самого конца жизни Борглума.

Паха Сапа воспользовался-таки советом своего бывшего босса и проконсультировался с его врачом. Оказалось, что поставленный ему в 1935 году «шарлатаном из Каспера» диагноз «рак» неверен. В январе 1937 года Паха Сапе сделали операцию по удалению давней и болезненной кишечной непроходимости. Операция прошла успешно, ни опухоли, ни новообразования обнаружено не было, рецидивов болезни не случилось, и остаток жизни Паха Сапа практически не испытывал болей.

Позднее, в 1937 году, Паха Сапа переехал в глухое место в Черных холмах, построив себе там маленький, но комфортабельный дом. Он не стал отшельником — часто ездил к своему правнуку, а потом и к новым правнукам и к старым друзьям вроде Борглума. Но после Второй мировой войны среди икче вичаза распространился слух, что в Черных холмах живет старик по имени Черные Холмы, и некоторые — сначала это были старики, но позднее и более молодые — проложили дорожку в холмы, стали посещать Паха Сапу, обмениваться с ним историями и — с каждым годом все чаще — расспрашивать о прежних временах.

Каким-то образом распространилась легенда, что этот старик шестьдесят лет носил в себе призрака Длинного Волоса.

К Паха Сапе приходило все больше молодых мужчин лакота, а потом и молодых женщин лакота; поначалу они приезжали из расположенной неподалеку Пайн-Риджской резервации, потом с Роузбада, потом стали приезжать из других резерваций — Лоуэр-Бруле, Кроу-Крик, Янтон, Шайенна-ривер и Стоячая Скала. Потом, как это ни поразительно, стали приходить молодые и старые шайенна, кроу, даже черноногие из резерваций в северо-западном углу Вайоминга и Монтаны. Когда старика начали посещать индейцы из Калифорнии и Вашингтона (из племен, о которых Паха Сапа в жизни не слышал), он смеялся, как ребенок.

Паха Сапа отказывался встречаться с этнологами, жадными до любой информации, апологетами коренных американцев — по крайней мере, с одним широко известным основателем движения американских индейцев, но у него всегда находилось время посидеть, поговорить, покурить трубку с любым молодым или стариком, у которых нет, как это говорят вазичу, повестки дня. Многие вольные люди природы, посещавшие его летом в последние годы, помнят его любознательного правнука Роберта, у которого было умение (необычное для вазичу, как они говорили) слушать. Вокруг старика нередко сидели и другие правнуки. Он часто уезжал в Денвер или еще куда-нибудь навестить их. Даже когда к концу жизни старика мучил сильнейший артрит, он не жаловался и не отказывался от этих поездок.

Многие из тех, кто посетил Паха Сапу в последние десятилетия его жизни, помнят, что одной из его самых любимых фраз была: «Ле аньпет’у васте!» — «Сегодня хороший день!»