Читать книгу "Экстр - Дэвид Зинделл"

– Он звездоубийца и будет действовать по старой Программе Прироста.

– Это наша вина, пилот.

– Нет. – Данло взял холодные, дрожащие руки Харры в свои. – Это я виноват. Я был занят собственными страхами и проявил малодушие. Вы рискнули всем, чтобы помочь мне, и очень многое потеряли. Этой войны могло бы не быть, если бы я не явился на Таннахилл. Правда. Моя и Ордена миссия по спасению Экстра выполнена успешно, ведь так? Вы пошлете своих чтецов к звездам, они найдут пропавших Архитекторов, и звездоубийства прекратятся навсегда. За это нужно благодарить вас. За то великое мужество, с которым вы приняли Новую Программу.

На лице Харры внезапно отразился страх, и Данло понял, как труден и опасен был ее контакт с вечным компьютером Эде. Он вспомнил слова Тверди о том, что Кремниевый Бог использует Вселенскую Кибернетическую Церковь для расширения Экстра, и задумался о происхождении Тотальной Программы. Не мог ли Кремниевый Бог быть вдохновителем этого звездоубийства? Не мог ли он много веков назад заразить вечный компьютер Эде планом уничтожения вселенной, как заразил он смертельной сюрреальностью самого Бога Эде? Данло не знал этого и вряд ли мог когда-нибудь узнать. Если такая программа действительно имелась в вечном компьютере, то подпольно – маловероятно, чтобы кто-то из Святых Иви обнаружил ее, а тем более стал ее обсуждать. Инструкции Кремниевого Бога должны походить на тихий, вкрадчивый шепот собственного сознания – нужен гениальный ум, чтобы определить разницу между истинным голосом и ложным.

– Контакт с вечным компьютером Эде – самое трудное, что мы делали в жизни, – сказала Харра. – Если бы Бертрам знал, как это тяжело, он никогда не захотел бы быть Святым Иви.

Больше о ее общении с этой священнейшей из церковных реликвий ничего сказано не было. Программисты в центре зала заканчивали свою работу. Одна из них, дородная пожилая женщина, давно вышедшая из детородного возраста, помахала Харре рукой, и та склонила голову, как бы подтверждая какую-то договоренность. Программисты сошли с помоста, а телохранители и все другие Архитекторы уставились на голубую глыбу, где раньше покоилось тело Эде. Теперь на его месте чернела ажурная конструкция сулки-динамика. Все, включая Харру, явно ждали чего-то, и Данло мог догадываться о том, что произойдет.

– Прошу вас, – с новым кивком сказала Харра.

Данло, тоже глядевший на помост, чуть не подскочил, увидев, как исчез динамик. На его месте, словно легкий корабль, вышедший из мультиплекса в реальное пространство, возник клариевый саркофаг Николоса дару Эде – или, скорее, иллюзия этого священного предмета. Мощный сулки-динами к генерировал изображение несравненно более реалистическое, чем голограммы компыотеров-образников. Человеческому глазу было почти невозможно отличить этот образ от реальной, похищенной Бертрамом гробницы. Длинная, прозрачная клариевая крышка переливалась огнями. Скоро Архитекторы снова выстроятся в длинную очередь и будут медленно проходить мимо, глядя на бренное тело своего Бога. И каждый из них подтвердит, что видел сквозь тонкий кларий лысую голову и благостный, улыбающийся Лмк Николоса Дару Эде.

– Мы просим вас сохранить это в секрете, – оказала Харра Данло. – Мы не хотим, чтобы наш народ знал, что тело похищено.

– Я никому не скажу, если вы так хотите.

– Видите ли, люди и так уже много выстрадали и многого лишились.

– Как и вы, благословенная Харра.

– Наши сестры и наши внучки – так много наших родных, – опустив глаза, сказала она.

– Да.

– И все погибшие Архитекторы, даже ивиомилы – они тоже родные нам люди, пилот.

– Да, я знаю.

Харра закрыла лицо ладонями и заплакала. Данло, не зная, что подумают об этом ее телохранители, обнял ее. Но он был как-никак светоносец, и охранники деликатно отвернулись, убежденные, что он не сделает ей ничего плохого.

– Благословенная Харра, – повторял он, чувствуя, как рыдания сотрясают ее хрупкую грудь. – Благословенная Харра.

Вскоре Харра взяла себя в руки, выпрямилась и напомнила Данло, что никому, даже и светоносцу, не дозволяется прикасаться к особе Святой Иви. Данло слегка отодвинулся от нее.

Ее несгибаемая воля могла бы вызвать у него улыбку, но чтото в ее глазах беспокоило его. В них не было ни света, ни радости, ни надежды – только покорность перед лицом горькой и полной страданий жизни.

– Благословенная Харра, – сказал он снова.

Когда она наконец взглянула на него, влага наполняла ее глаза, как темные океаны в глубинах космоса. Ее лицо потемнело от горя, душа похолодела, предчувствуя смерть. Данло смотрел на нее и ждал – ждал, когда и к его глазам подступят горячие слезы. Через эти окна страданий, общие для них обоих, он стал видеть ее яснее. Он видел ее твердую, как алмаз, гордость, ее доброту, ее благородство и милосердие. В некоторых отношениях она была самой милой женщиной из всех известных ему. Но она плакала над собой и страдала от одиночества, как последняя звезда, оставшаяся жить в черной пустоте ночи.

Данло чувствовал, что его любовь к ней безгранична, как сама жизнь. Он не уставал дивиться глубокой странности жизни, ее силе, ее тайне, ее бесконечным возможностям.

Внутри света всегда есть еще свет, память о прошлом, мечты о будущем, разворачивающий изнутри белые, голубые и золотые лепестки, как бесконечный лотос вселенной. Глядя все глубже, Данло видел в Харре не только старую женщину с надломленной душой, но и ребенка, полного надежд и молитв, и мать, и любовницу, и новорожденного младенца, спешащего вкусить от чудес этого мира. Он видел в ней благочестивую чтицу, строящую планы для своей Церкви, и бабушку, которая больше всего любит делать подарки своим внукам. Он видел ее такой, какой она еще может стать, ибо ее жизнь еще не завершена. Она может прожить еще лет тридцать – или тридцать миллионов. Если она сумеет вернуться к себе, то вернет и свою веру и станет ярким светочем, указывающим Церкви путь в новую эру. Каждый мужчина и каждая женщина – это звезда, но никого, даже Святую Иви Вселенской Кибернетической Церкви, нельзя обрекать на сияние в одиночестве.

“Харра, Харра. – Губы Данло не шевелились – он произносил это изнутри, более глубокой частью себя. – Харра, Харра, – спрашивали его глаза, – кто я? Что я?” “Ты – светоносец”, – так же безмолвно ответила ему Харра.

– Нет-нет, я только зеркало, ничего более. Взгляни в меня, и ты увидишь только себя.

Настал момент – момент памяти и чуда, когда Данло снова обрел свет, струящийся у него изнутри. Да, он служил зеркалом души Дарры, но при этом был чем-то неизмеримо большим. Его глаза сияли, как синие самоцветы, сердце было алмазом, полным огня и любви. Он чувствовал себя светлым и прозрачным – не как посеребренное стекло, а как некая идеальная кристаллическая субстанция, без помех пропускающая свет глубочайшего сознания. Он излучал этот свет превыше всякого света, как звезда. Свет лился из его глаз в глаза Харры, затрагивая самые глубины ее “я” и зажигая ее волей к жизни. В Харре, как и в любом человеке, жили все самые неизведанные жизненные возможности – и в ярком свете момента она наконец разглядела их. Она сидела, улыбаясь Данло, и их души танцевали в прекрасном и ужасном свете, льющемся из их глаз. Все это происходило без слов и без звуков, в полном молчании. Ни программисты, ни охранники, ни даже маленький светящийся Эде – никто из них так и не узнал, как Харра Иви эн ли Эде обрела свой собственный тайный свет.