Читать книгу "Хранитель времени - Дэвид Зинделл"

«Боги творят благодаря сознанию; созидание – это все».

– Это возможно, – сказал я наконец.

– Вот горе-то. Хуже уже некуда. Информация не может быть безупречной – значит, Бардо уже не тот, что был. Кто же я в таком случае? И как я об этом узнаю?

Это была старая проблема и старый страх. Но передо мной, воплощенная в душе и теле моего друга, сидела возможность нового решения.

– Ты тот, кто ты есть. Ты Бардо, мой лучший друг – этого довольно.

Капли пота выступили на его выпуклом лбу.

– А Мэллори Рингесс кто?

– Я тот, кто я есть.

Бардо облизнул свои красные губы, грохнул кружкой по столу, постучал по окну своим пилотским кольцом и сказал:

– Твердь сказала, что я должен доставить тебе весть, что я буду сразу и посланником, и посланием, чтоб ему лопнуть. Что это напомнит тебе о твоем обещании. Что она имела в виду?

– Я обещал вернуться к ней, Бардо.

– Зачем?

Я отодвинул от себя стакан – он почти без трения заскользил по мокрому столу.

– Это трудно объяснить, но я попытаюсь. Калинда была воином-поэтессой до того, как сделалась богиней. Поэты, ведя собственный поиск совершенного человека, давно уже исправили свои хромосомы. Хуже того – они выбросили все, что казалось им бесполезным, и в невежестве своем лишились самого главного. В этом их трагедия. Ни один воин-поэт, даже Калинда – особенно Калинда – не может вспомнить Эдду. Шепот, звучащий в нас, в них молчит.

– Вот горе-то.

– Калинда – Твердь – представляет собой нежелательное для Эльдрии явление: богиню, ставшую таковой, не прибегая к их мудрости.

Бардо высунулся в окно, чтобы глотнуть свежего воздуха, рыгнул и сказал:

– Но Твердь должна была знать, как раскодировать Эдау. Подумай обо всех этих пилотах, пропавших в ней. Обо мне, наконец. Если она сумела… если она действительно создала меня, она должна была прочесть мою ДНК от и до.

– Да, я думаю, что теперь она знает об Эдде все. Да только поздно уже, понимаешь? При всей своей мощи и великолепии она все-таки немного безумна.

– Не понимаю, хоть убей.

Я встал и отодвинул стул.

– Смотри, какой день хороший. Давай пройдемся по берегу.

Подвыпивший Бардо обхватил меня за плечи и так вывалился наружу. По ледяной тропинке между утесов мы спустились к берегу. Я рассказал ему о моих планах послать миссию в Экстр. Ее должны возглавить лучшие пилоты нашего Ордена. В ней будет участвовать много легких кораблей и один базовый с историками, программистами, механиками, эсхатологами и мнемониками – прежде всего мнемониками – на борту, с полным набором мастеров, представляющих каждую профессию Ордена. Мы цивилизуем Экстр, вернее, его дикое население, и отучим этих людей уничтожать звезды. Я покажу пилотам доказательство Гипотезы, и они обучат варваров всем тонкостям математики. А мастера с базового корабля заложат где-нибудь там, в руинах Экстра, новую Академию или даже много Академий для подготовки новых пилотов. Учить, странствовать, просвещать, закладывать начало – вот девиз нашего Ордена, и он всегда останется таким, как бы далеко ни залетали наши пилоты.

– Но ведь радиация Экстра продолжает распространяться, так или нет? Как быть со звездой Меррипен и всеми остальными? Их свет постепенно сожжет всю галактику.

– Нет, мы не позволим этому будущему осуществиться. – Я закрыл глаза и продолжил: – Мы создадим новые формы жизни, питающиеся светом – частично бактерии, частично компьютеры, частично фотоэлементы. Эти новые организмы, расселившись по всей галактике, будут поглощать фотоны и экранировать. Они станут частью экологии. Ты не можешь себе представить размеров этого интеллекта.

– А потом?

Стоя на берегу, мы смотрели на Зунд. Пахло солью и старым снегом, пахло густыми, вечными ферментами моря. Лед почти полностью растаял, и волны накатывали на скалистый берег. Над нами с криками вились две полярных чайки. Они то устремлялись вниз, то скользили, едва касаясь крылом пенных гребней на отмелях.

– Когда-нибудь, даже очень скоро, я покину Город. Отправлюсь к ней, как обещал. И буду расти. Это будет союз своего рода. Брак, если хочешь. Если я захочу. Она одинока, слегка помешана – отсюда необходимость в новой информационной экологии. Мы создадим нечто новое, нечто такое, чего еще не было в этой вселенной. Будет и еще кое-что помимо этого. Будет – это трудно объяснить – то становление, которого я так долго боялся, а теперь уже не боюсь. Я понял это благодаря тебе. Мы то, что мы есть. Каждый мужчина, каждая женщина, ребенок, тюлень, камень, мысль, теорема, комок грязи – все создается и все сохраняется. Именно этим занимаются боги, Бардо.

Мы пробирались по скалам и песку, стараясь не наступать на красивые камешки и ракушки, вынесенные на берег приливом. Бардо, пыхтя и отдуваясь, уперся руками в колени. Он сделался бледным, как аутист, и я подумал, что его сейчас стошнит.

– Ох, мой бедный желудок, – простонал он. – Слишком много пива я выхлебал. – Затем он вспомнил о своем достоинстве, выпрямился и оперся мне на плечо. Знакомая тяжесть действовала успокаивающе.

Бросив скорбный взгляд на море, Бардо повернулся и уставился на меня.

– Ну надо же! Снаружи – пещерный человек, внутри – на две трети бог.

«Будь щедр, будь сострадателен», – говорила мне Катарина.

– Нет бога кроме Бога, и все мы часть целого, – сказал я. Помолчав немного, Бардо подобрал камень и пустил его по воде. Мальчишками мы часто этим занимались.

– Три раза, – сказал он и сунул мне в руку мокрый, вывалянный в песке голыш. – Может, у тебя больше выйдет?

– Нет, Бардо. Я пришел сюда не затем, чтобы бросать камни.

Сердито вспыхнув, он подобрал розовую витую ракушку, швырнул ее о скалу и разбил.

– Ну почему ты всегда делаешь то, что делать не полагается? Есть у тебя ум или нет? Ох ты, горе!

– Мне очень жаль.

– Где уж там: ты бог, а боги не знают сожаления.

– Я твой друг.

Он окинул взглядом берег: двух послушников, стоящих, держась за руки, у воды, и тюленей на камне. Их было девять, серых тюленей, и они грелись на солнышке, задрав черные носы к небу. Бардо понизил голос, как бы собираясь сообщить мне какой-то секрет, и сказал, дыша на меня кисло-сладким пивным запахом:

– Ну уж нет, паренек. Разве может человек дружить с богом, будь он неладен?

Я посмотрел на волны, плещущие о берег. В воде играли краски, недоступные Бардо.

– Чтобы жить, я умираю, – прошептал я.

Мне показалось, что Бардо меня не расслышал: он подкидывал ногой мокрый песок, опустив подбородок к груди, и не смотрел на меня. Потом он сказал:

– Ты никогда не умрешь – разве не это напророчила тебе Катарина? – Он разгладил камелайку у себя на животе. – Но я, Бардо, только человек, и если я не подкреплю сейчас свое бренное тело, то высохну и умру. Забудем на время об этой горестной эсхатологии и поедим, как люди, пока не растаяли вконец. Я собираюсь вернуться в Хофгартен и заказать еду, а потом не просто выпить, но напиться вусмерть. Идешь со мной, паренек?