Читать книгу "Сердце Зверя. Том 1. Правда стали, ложь зеркал - Вера Камша"

Ветер шевелил расцветающие травы, донося аромат одичавших садов. Дорак уже отцвел, но у Кольца Эрнани еще бушевала бело-розовая вьюга. Чувство прекрасного распирало, и Валме решил разделить его с Вороном, созерцавшим ту же феерию.

— Сегодня я завидую мазилам, — с ходу сообщил Валме, — а вы?

— Нет.

Краткость ответа Марселя не смутила, но стало слегка обидно за мимолетность красоты.

— Неужели вам не хочется это сохранить?

— В юности хотелось, только я не Рихтер, не Веннен и не Гроссфихтенбаум, а зависть слишком обременительна… Проще стать первым или признать чужое первенство. Ты же не обгонишь лошадь и не переживешь черепаху, так зачем им завидовать?

— Черепаху можно съесть.

— Но не прожитые съеденной черепахой годы не присвоить, а другие черепахи все равно будут смущать твой покой при жизни и преспокойно ползать после твоей смерти.

— Вы правы. — Позор, опять он не может на «ты», несмотря на свершившийся брудершафт! — Маэстро Гроссфихтенбаум думал так же. Помнишь, он сказал, что умрет в тот миг, когда на искреннюю похвалу чужой музыке ответит не рапсодией, а бранью? Но закат все равно жаль… Особенно облака.

— Что ж, поговорим о Закате. Боюсь, ты меня неправильно понял. Ты не просто рискуешь оказаться в Закате, как все, кто ввязался в войну и политику, ты в нем окажешься… Тебя ждет то же, что и Моро.

— И что в этом плохого? — Если Марсель и кривил душой, то лишь чуть-чуть. — Лучше быть Моро, чем… святым Аланом. Воду на нем не возили, мерином не сделали, а под конец он убил кого хотел и при этом кого надо. Тот же Килеан кончил плачевней…

— Судьба Килеана Валмону никоим образом не грозит, — утешил маршал. — Но, прыгая в огонь, не обязательно обливаться касерой. Самое нелепое, что ты не уйдешь, даже если будешь знать все…

— Скорее всего, — не стал кривить душой Марсель. — А чего я не знаю? Про присягу и монстров ты говорил. Судя по некоторым намекам, твоя удача дорого обходится другим? Ну и что? Хотя расскажи, конечно, а то опять окажется, что кто-то кого-то недооценил.

— И это только виконт, который вряд ли станет графом… — Маршальский смешок вышел неприятным. — Что ж, да будет тебе известно, что я проклят. Это напоминает Дидериха, но набралось слишком много доказательств. Я начал их искать, встретившись с Леворуким. Он оказал мне услугу, о которой я не просил, и отправился по своим делам. Не знаю, когда и с чем он вернется, но долгов он не списывает, можешь поверить.

— Верю, — подтвердил Марсель, хотя этого никто не требовал. — А я думал, с тобой что-нибудь гальтарское…

— И это тоже. Проклят не я лично, а все Алва, вернее, Борраска… Варастийская ветвь просто вымерла, мы оказались крепче. Подозреваю, Леворукого привлекла именно эта моя особенность. Прикончи меня кто-нибудь, и проклятью — конец, поэтому мне и везет.

— А это не… как ее там? Не гордыня? То есть мало ли кому везет. Давенпорту там или нам с папенькой.

— У графа пятеро сыновей, а у тебя четверо братьев. Живых! Предстоит драка почти вслепую, а я по милости древнего страдальца, не ведавшего, что он несет, связан по рукам и ногам. Мне нельзя ничего хотеть, ничего решать, никого к себе подпускать, даже лошадей.

— Это может раздражать, — признал Валме, — но я-то делаю что хочу, и мне это нравится. В конце концов, Валмонов в этом мире достаточно и без меня. Ты это сам только что признал, а до нашей поездки в Фельп я выглядел намного хуже, и уж точно, не будь тебя, я не завел бы собаку, так что моя жизнь всяко стала бы беднее…

— Хорошо, — счастья и благодарности в голосе Ворона не слышалось, — будь по-твоему… Поехали.

— Куда? — вопросил Марсель, не то чтоб с подозрением, просто почти стемнело и хотелось перекусить. — То есть поехали, но, может быть, после ужина?

Алва не ответил, просто послал серого вперед. Любопытно, появится у жеребца имя или его так и станут звать Лошадью? Будь бедняга женщиной, он бы рыдал ночами и сжигал портреты Моро.

Красота на небе увядала на глазах, придорожные заросли стали темными, а кэналлийские костры позади — рыжими и яркими. В кустах кто-то вздохнул. Если начнет стенать, станет совсем весело.

Алва молча гнал коня через луг к обсаженной тополями дороге. Какой он все-таки сдержанный! Увериться, что угодил сразу под проклятие и под защиту, решить, что вокруг все станут предавать или умирать, и не пристрелить Штанцлера, чтоб хоть немного успокоиться перед войной и Изломом с его золотыми рожами, чтоб их…

— Марсель!

— Да.

— Я сейчас пересеку дорогу и двинусь вперед. Если я упаду, как в Олларии, ничего не делай. Пусть покажется кровь. Когда ее будет много, заберешь меня в развалины. Их отсюда почти видно.

— Вас — в развалины, — послушно повторил Валме, — а куда рэя Эчеверрию?

— У него есть приказ. Если я не приду в себя, утром он его вскроет.

Виконт кивнул. Серый Алвы перескочил через ручей. Текучая вода… Не Данар, конечно, но… Спохватившись, Валме дал шпоры коню. Он мог бы поехать рядом, но почему-то пристроился сзади, отстав на полтора корпуса. На небе проступила откормленная луна — не зеленая и не кровавая. На гальтарскую рожу она тоже не походила. Рокэ не падал, кони не шарахались и не упрямились. Ветерок доносил дым костров, шелестели ветви, в них сперва молчали, а потом запели. Соловей. Заявляет миру, что это его куст и его соловьиха, но как же изящно.

Темный всадник впереди остановился и запрокинул голову. Жалко человека. Мало того что уверился в древних пакостях, так еще и коня потерял. Этого бы Леворукого…

Соловей свистел и щелкал, они слушали, пока Алва, подавая жеребца назад, не вернул его на дорогу.

— Ну и что это значит? — вполголоса спросил Марсель. — То, что вы не упали… Все хорошо или опять что-то не так?

— Это никак. Представь себе кокетку, которая не отвечает ни да, ни нет…

— Вам не отвечает? — уточнил Марсель. — Тогда это все равно «да».

— Это все равно «да», — негромко повторил Алва, и Марселю захотелось проглотить свои слова. — Ты думаешь, что едешь в столицу?

— Я думаю, что мы едем в столицу, — поправил виконт. Отправляться за Котиком в одиночестве он не собирался. — Если вам… тебе срочно нужно в Закат, я обойдусь без Котика еще какое-то время.

Алва невежливо отмолчался, то есть принялся напевать. Марсель молчал, вслушиваясь в наполовину понятные слова. Песня была все той же, про несбывшееся, которое можно называть как угодно. Рокэ спрашивал моряка о море, Валме с тем же успехом просил бы рассказать о Франческе и еще о человеке на башне, до которой никому не удавалось доскакать…

«Расскажи мне о море, моряк…»

«Расскажи мне о башне, всадник, — Марсель в первый раз в жизни подбирал слова на чужом языке, — скажи, что за птицы кружат над ней. Расскажи мне о башне, всадник, я всего лишь человек, я не знаю…»