Читать книгу "Пирсинг - Рю Мураками"

Это был мой отец. Он любил делать непристойности. Когда я была в начальных классах, он даже велел мне не мыться. „Я очень люблю тебя, Тиаки. Поэтому хочу слизывать всю грязь с тебя сам. Это будет приятно, бояться нечего. Только не говори об этом никому. И маме не говори. Если кто-то узнает об этом, тебя заберут от нас с мамой, поэтому никогда-никогда никому не говори. Ладно?»

Но я в конце концов сказала. В средних классах я рассказала подружке, а потом и маме. Мать обвинила его, он стоял перед ней в своей белой рубашке, держа белый платочек и выслушивая все. что она говорила, а потом как заорет на меня: „Как ты могла придумать такую мерзкую ложь!» Это был первый раз, когда я услышала, как он возвысил голос, но уж точно не последний. После он превратился в другого человека, кричащего из-за каждой ерунды: „Мое сердце чисто, как свежевыпавший снег. Чисто, как свежевыпавший снег. Чисто, как свежевыпавший снег». Вот смехота».

— Не надо больше слов, — прошептала сама себе Тиаки. В этот момент раздался голос из-за двери:

— Все в порядке?

— Все нормально! — ответила она. — Еще чуть-чуть!

«Еще немного, и все слова уйдут. Только на самом деле пережив исчезновение слов, понимаешь, какими сухими и безжизненными они были, как мертвые листья или старые, вышедшие из обращения деньги. Ты проводишь часы, разглаживая морщинки и складки, но когда пытаешься что-то купить на эти купюры, никто их не принимает. И тебя не воспринимают всерьез. Ты сжимаешь кулаки, и купюры просто хрустят и крошатся у тебя в руках.

Исчезая, слова издают аптечный нежный запах, как пучки сухой травы, которые ветер скатывает в шарики и носит по полю, и они разливаются из мозга по голосовым связкам в кровеносные сосуды и нервы, попадая в самые дальние уголки твоего тела. Слова, как мячики для игры в пинг-понг, падают в самые тайные и глубокие щели, звуками своего падения пробуждая к жизни другие вещи. Эти воспоминания.

Воспоминания не похожи на слова: они ласковы и сентиментальны. Они покрыты слизью, как пенис после секса или вагина во время менструации, и подобны головастикам маленьких водяных лягушек. Как только спящие воспоминания пробуждаются, они начинают извиваться, а потом плывут, сперва медленно, затем все быстрее, к поверхности воды. Когда они делают это, твои чувства замыкаются. Первая волна ударяет тебя по губам, потом по ладоням, по ступням. Некоторые воспоминания ускользают сквозь поры твоей кожи и облаком висят над твоим телом, ожидая собратьев, которые всплывут и присоединятся к ним. Когда все в сборе, они сплетаются, чтобы создать образ, и ты видишь его ясно, как на экране телевизора.

Его лицо, когда он лизал меня там. Его лицо. Лицо как кучка гнилых овощей, обернутых старой рогожей. „Я люблю тебя», — шептал он. Он продолжал бормотать это, когда лизал, лизал, лизал. „Я люблю тебя, я люблю тебя, я люблю тебя, люблю тебя, люблю тебя, люблю тебя. Люблю тебя». И другой голос, присоединяющийся к этому. Голос маленькой девочки. Мой голос».

Тиаки потянула за кольцо в своем соске. Она ничего не почувствовала, никакой боли. Она потянула сильнее, пока ее грудь не встала, как маленький вигвам, и тонкая струйка крови не потекла из проткнутого в соске отверстия.

* * *

Звук работающего душа напоминал шипение ненастроенного радиоприемника. Возбуждение Кавасимы перешло в тревогу. Он стоял перед дверью ванной и недоверчиво смотрел на часы: прошло больше пятидесяти минут. За это время он позвал ее еще несколько раз, но она не откликнулась. Неспособный справиться с чувством, что что-то идет не так, он потянулся к ручке двери рукой в перчатке и тут же ее отдернул: дверь оказалась незаперта. Кавасима приоткрыл ее. Из образовавшейся щели повалил пар. и шум душа стал в несколько раз слышнее.

— Эй! Что там происходит? Я открываю дверь!

Нет ответа. Он широко отворил дверь и вошел в ванную. Когда пар немного рассеялся, на краю ванны материализовалась девушка. Она сидела там совершенно голая и методично вонзала в правое бедро ножницы из складного перочинного ножа.

Заметив Кавасиму, она слабо улыбнулась ему и протянула вперед ногу, как будто показывая куски окровавленного мяса, едва прикрытые лобковым пушком. Раны не были глубокими, но бедро она исколола себе довольно серьезно, и в ногах образовалась лужица крови.

Он инстинктивно бросился к ней, чтобы остановить, но в этот момент девушка открыла рот, сделала глубокий вдох и истошно завопила так, что зеркало треснуло, а его самого холод пробрал до костей. Да после такого крика в дверь через минуту постучат! Он дал девушке понять, что подходить к ней ближе не собирается, отступил к дверям, и она опять стала мило улыбаться.

Если кто-нибудь обыщет его сумку, обязательно найдут ножи. Может быть, надо позвонить в садомазохистский клуб. На стене ванной рядом с ним висела телефонная трубка, но только для входящих звонков. Он отступил еще на шаг, однако выражение ее лица внезапно изменилось. Ужас блеснул в ее глазах, брови поднялись, и она снова набрала воздуха. Явно собираясь завопить.

— Я никуда не иду, — произнес Кавасима. — Все в порядке. — Он прислонился к дверному косяку. — Ты поняла?

Она кивнула очень медленно и почти безотчетно.

«Вот проклятие, — думал он. — Она испугана до полусмерти. Совсем как дети там, в приюте. Она хочет, чтобы я находился рядом, но не очень близко. Ее охватывает паника, если я приближаюсь, но если ухожу, она впадает в истерику. Она ранит себя ножницами, потому что не знает никакого другого способа попросить о помощи».

Когда он вошел, девушка опустила нож, но теперь она снова подняла его и воткнула ножницы в темное от крови мясо. Звук был такой, будто лезвие вошло в глину, — плюх! Она не смотрела ни на острие, ни на рану — она не сводила глаз с Кавасимы. И как раз в это мгновение зазвонил телефон. Звуковая волна так толкнула его. что его плечо слетело с косяка и он чуть не упал на пол.

— Мистер Ёкояма? У вас все в порядке?

Звонили из администрации отеля. Разумеется, кто-то из соседей или, может быть, коридорный услышал крик.

— Все в порядке, — ответил Кавасима. Сердце его страшно колотилось, но он отчаянно пытался говорить спокойным голосом.

— Имейте в виду, господин Ёкояма, все номера по соседству заняты, и в некоторых люди уже спят, так что мы были бы вам очень признательны, если бы вы сделали громкость потише, если вы слушаете музыку или смотрите телевизор. — Человек в трубке поблагодарил его за понимание и пожелал спокойной ночи.

С какими обиняками они делают замечание. Где-то надрывается малыш, намочивший пеленки, где-то истошно кричит женщина, нарушая строгие правила, которую заперли в номере и выделывают с ней невообразимые вещи вдали от посторонних глаз, и тут звонит телефон и вкрадчивый голос произносит: «Все в порядке, господин такой-то? Спасибо за понимание, господин такой-то!» — замечание, которое звучит скорее как просьба о прощении.

— Кто ты? — со слезами в голосе взвыла девушка. Он откинулся к косяку, ничего не ответив. — Кто ты такой?