Читать книгу "Коллекционер жизней. Джорджо Вазари и изобретение искусства - Ной Чарни"

Таким образом, Медичи и их советники стали смотреть на свои земли иначе, чем в XV веке. Теперь это больше походило на взгляд властителей национального государства, которые видят его с точки зрения всей истории человечества. Похожие политические идеи приходили в голову и еще одному человеку, которого герцог Джулиано Медичи выгнал в 1513 году из Флоренции, — Никколо Макиавелли, бывшему члену городского правительства, который жил теперь в изгнании, за пределами Флоренции, на своей вилле в Сан-Кашано, и проводил время за чтением и написанием книг. Таким был мир, в который в 1524 году вошел Джорджо Вазари, невероятно везучий юноша, готовый тяжело трудиться, чтобы пробиться наверх.

Поскольку он не был ни пажом, ни аристократом и поэтому не мог жить в палаццо Медичи на виа Ларга, юного Вазари поместили в дом состоятельного флорентийского семейства, близко связанного с Медичи, — Веспуччи (в этой семье родился и Америго Веспуччи, человек, в честь которого была названа Америка).

«Так Джорджо и поселили в доме родосского рыцаря мессера Никколо Веспуччи, проживавшего у входа на мост Понте-Веккьо, как раз над церковью Гроба Господня, и пристроили к Микеланджело Буонарроти… Между тем Вазари не бросал своих литературных занятий, ежедневно по два часа по распоряжению кардинала пребывая в обществе Ипполито и Алессандро деи Медичи под наблюдением Пьерио Валериано, их учителя и знатока своего дела»[63].

Больница при церкви Гроба Господня, где жил мальчик Вазари, представляла собой внушительную постройку XIV века, стоявшую у входа в Понте-Веккьо, на другой стороне реки Арно[64]. Орден рыцарей-госпитальеров святого Иоанна Иерусалимского и Родосского был основан во времена крестовых походов и позже превратился в Мальтийский орден[65]. Никколо Веспуччи и его соратники, подобно рыцарям ордена, приняли монашеские обеты и хранили целибат. В результате Джорджо жил в дормитории (общежитии) высшего класса, а остальную часть дня проводил либо в мастерской Микеланджело, либо в классной комнате вместе с Ипполито и Алессандро деи Медичи. И хотя Микеланджело и сам владел домами на виа Моцца, там, где сегодня находится дом Микеланджело в районе Санта-Кроче, большую часть времени он проводил на другом конце Флоренции, в палаццо Медичи и церкви Святого Лаврентия. Уроки с Ипполито и Алессандро проходили в палаццо Медичи на виа Ларга. Так что Джорджо ежедневно бодро шагал по живописному центру Флоренции от квартала Ольтрарно до виа Ларга, и похоже, что эта прогулка никогда его не утомляла.

Невозможно представить себе более вдохновляющих учителей, чем те двое, что учили Джорджо живописи и литературе. Сегодня Пьерио Валериано не так знаменит, как Микеланджело. Но в свое время он был исключительно популярным писателем, известным своим остроумием и эрудицией[66]. Вероятно, он нежно относился к молодому человеку из Ареццо, потому что тоже имел скромное происхождение. Урожденный Джампьетро Валериано Больцани из альпийского города Беллуно, он выучился читать только в возрасте пятнадцати лет. Но он быстро наверстал упущенное, получил степень в Падуанском университете и в 1509 году отправился на юг, в Рим. Там он стал служить при доме кардинала Джованни Медичи, будущего папы Льва Х. Пьерио Валериано — это псевдоним, который он взял себе в Риме. Он изменил свое имя Пьетро, чтобы оно напоминало Пиерию, греческую родину муз (район на севере Афин, где находится гора Геликон и прославленная в мифах Темпейская долина).

Лучшей работой Валериано стал тысячестраничный трактат о египетских иероглифах «Иероглифика, или Заметки о тайных буквах египтян». Это был первый справочник такого рода, полный, содержащий словарь и список современных иероглифов[67]. Формы, символы и слова завораживали Валериано, что удивительно для человека, который так поздно «расшифровал» знаки родного алфавита. Он взялся за хитроумную позднеантичную форму стихосложения — «затвердевшие», или «фигурные стихи», в которых слова на листе складываются в рисунок, отражающий содержание текста. К примеру, в 1549 году он написал стих «Пиерус» в форме груши, обыграв свое имя Пьетро, псевдоним Пиерио и латинское название груши pirus, а также воздав должное позднеантичному поэту Оптатиану, который специализировался на этих игривых комбинациях стиха и геометрии[68].

Кроме того, Валериано написал целую серию биографий под заглавием «О несчастной судьбе интеллектуалов» (De Literatorum Infelicitate)[69]. Но в 1523 году, когда он осел во Флоренции и стал учить детей Медичи и их юного друга из Ареццо тонкостям латинского и тосканского языков, все эти достижения были еще впереди. Как и его современников, Валериано чрезвычайно занимал так называемый языковой вопрос (la questione della lingua): может ли разговорное наречие достичь таких же вершин изящества, торжественности и выразительности, как классическая латынь? Во Флоренции ответ всегда был «да». Потому что флорентийцы эпохи Возрождения (и их потомки, которые и по сей день убеждены, что говорят на самом чистом и прекрасном итальянском) считали, что их родная речь и их отчетливое произношение происходят напрямую от языка этрусков, а не латинян. (Чтобы ещё раз похвастаться мифом о более древнем происхождении.) А также потому, что Данте, великий флорентийский поэт, написал свою «Божественную комедию» на тосканском наречии[70].

В пользу того, что Вазари был тут же «пристроен к Микеланджело», говорит его художественное мастерство. Во всей Флоренции не существовало более требовательного и более знаменитого учителя. Никакие рекомендации не заменили бы реальные умения Вазари. И никакой любящий отец или кардинал в его семье не смог бы заставить Микеланджело взять Вазари в свою мастерскую, если бы тот был бездарен. В свой пятьдесят один год Микеланджело всё еще мог разрубить мрамор быстрее, чем любой другой скульптор. Но, по истинно флорентийской традиции, любой проект он начинал с рисунка («Рисуй, Антонио, рисуй, Антонио, рисуй»).