Читать книгу "Франкенштейн в Багдаде - Ахмед Саадави"

Дочери сыпали угрозами, что приедут, заставят ее продать дом и увезут с собой. Но, в сущности, их обещания были пустым звоном. В январе отец Иосия попросил Илишу приютить членов семейства Санхиро, бежавших от конфессиональной чистки в одном из южных пригородов Багдада. Они заселились в ту же комнату, в которой когда-то жил Нинос Малико. Через несколько недель беженцы эмигрировали в Сирию и оттуда просили убежища в Европе. Однако после их отъезда бесследно пропали три ее кота. Раздувшийся труп четвертого она обнаружила на крыше и подумала, что животное задело осколком либо кот проглотил кусок тухлого мяса.

Полчаса Илишу рассказывала о своих питомцах и том, как в конце концов с ней остался один Набо. Затем неожиданно она заговорила об Абу Зейдуне, том партийном активисте, который затащил ее сына в армию и заставил воевать. Он сдавал властям дезертиров и уклонистов, как Даниэль, который отказывался брать в руки оружие и проходить военную подготовку в лагере. Мальчик мечтал получить музыкальное образование. Как он любил играть на гитаре! Хотя ему не все давалось легко, он бережно хранил инструмент в платяном шкафу… Абу Зейдун силой отвез его в лагерь, откуда Даниэля очень скоро бросили на передовую, и дальше от него вестей не было. С того самого времени Абу Зейдун стал ее заклятым врагом. Когда к дому привезли пустой гроб с остатками одежды Даниэля и какими-то личными вещами, Тидарос поднялся, вытащил гитару из шкафа и от отчаяния с размаху расколол ее об пол. Он не хотел ломать ее, единственную память, оставшуюся от сына, но в голове у него помутнело и он не смог сдержать себя.

Обломки гитары положили вместе с вещами в другой гроб, из красного тика, который специально заказал Тидарос, его и спустили в могилу. Щепки в пустом ящике, дом, из которого навсегда ушел единственный сын, и враг, расхаживающий по улицам с наглой ухмылкой и хлыстом в руках, которым он бил всех, кто преграждал ему путь. Люди в страхе разбегались, и только Умм Даниэль продолжала стоять и глядеть ему прямо в лицо. Она окликала его и проклинала при каждой случайной встрече. Так продолжалось до тех пор, пока сам Абу Зейдун не начал ее сторониться и прятаться, только завидев. Когда он проходил по Седьмой улице, то весь скукоживался, ожидая, что она выскочит из дома и обрушится на него с новыми страшными ругательствами. Перед свидетелями она пообещала, что в день смерти этого мерзавца принесет в жертву Всевышнему барана. Умм Даниэль дала еще один обет, но хранила его в тайне, боясь, что об этом узнает отец Иосия и пристыдит ее. Ее молчаливый гость стал первым, кому она об этом сказала.

Когда стемнело, Илишу закончила один свой путаный рассказ и приступила к следующему, растянувшемуся до глубокой ночи. Тысячу раз она повторила гостю, что сердцем знала, что он вернется, а ей никто не верил – ни кума Антуанет, ни сноха Явариш. Кто-то из родственников не дожил до сегодняшнего дня, другие уехали за границу. Она достала и показала ему в желтом свете лампы альбом со старыми фотографиями. Вот он в детстве стоит на хорах в церкви в нарядной одежде. Вот он в компании одноклассников в каком-то кафе. А вот он широко улыбается в спортивном костюме, поставив правую ногу на футбольный мяч и лихо подбоченясь. Так делали все мальчишки, копируя позу знаменитого бомбардира Али Казема. Иначе, как они думали, фотография выходила неудачной. На другом снимке, бледном, с пятнами от влаги, он стоял по центру среди игроков своей футбольной команды и пытался сзади обнять руками всех сразу… Гость долго всматривался именно в это фото, а когда закончил перебирать альбом, резко вскочил. Им овладело любопытство, и он пошел побродить по другим комнатам дома. Илишу же осталась сидеть на диване, рассматривая неподвижное изображение своего покровителя. Она предчувствовала, что в эту ночь оно не оживет и святой ничего ей не скажет.

Раздался грохот падающей посуды. Наверняка в темноте он обо что-то споткнулся. Затем заскрипела лестница: он поднимался по ступенькам наверх. Через несколько минут он спустился с какой-то вещью в руке и наскоро спрятал ее в карман брюк. Вдруг он заговорил! Наконец она услышала его голос! С хрипом он проговаривал слова так, будто открывал рот в первый раз за всю жизнь. Речь давалась ему с трудом. Он сообщил ей, что ему надо отойти. Она уже собиралась спросить у него: «Куда же? Ты только вернулся! Зачем куда-то идти? Все, кто выходит через эту дверь, уже не возвращаются! Как будто, переступая порог, проваливаются в никуда!» Она была готова кричать… Но вместо этого Илишу, онемев, ухватилась за край его зеленой рубашки. Она прикоснулась к его руке, показавшейся ей безжизненной, как ветка усохшего дерева, захотела взглянуть ему прямо в лицо, но ничего там не увидела, потому что было слишком темно. Он отвел глаза. К нему подошел кот и, сладко мурлыча, стал тереться об его ногу.

– Не переживай!.. Я вернусь, – невозмутимо сказал он, выдернул рубашку из ее рук и направился к двери.

Она слышала, как он, тяжело ступая, удалялся, пересекая двор, а затем, стараясь не шуметь, прикрыл за собой ворота. В ее большом доме снова стало тихо и одиноко. Она почувствовала, что очень устала. Сильно хотелось пить. Со свербящим сердцем Илишу присела напротив изображения святого Георгия. Она собралась задать ему вопрос, но не нашла для этого сил, взглянула на него еще раз и заметила, что его доспехи переливаются ярким светом, словно кто-то натер их до блеска. Сияние пробежало и погасло. Она ничего не смогла выговорить. Она была опустошена. Следующие несколько дней Илишу будет хранить молчание. Она всматривалась, то и дело моргая, в тусклый луч лампы, направленный на святого. Кот в поисках тепла свернулся клубочком у нее на коленях.

Глава 6

Удивительные события

1

Два полицейских пикапа перегородили Первую улицу на въезд и на выезд. Из них выскочили пять вооруженных полицейских, тут же оттеснивших зевак за ограждения, и американец из военного патруля. С самого утра улица была пуста, лишь изредка любопытствующие и испуганные граждане осторожно выглядывали со старых балкончиков, которые, казалось, в любой момент рухнут вместе с ними. В гробовой тишине один из полицейских вытащил фотоаппарат и начал щелкать затвором.

Несколько минут спустя появился запыхавшийся, трясущий при каждом шаге густой бородой Фарадж ад-Далляль. Под мышкой у него была зажата кожаная папка, из которой он при всех проверках доставал ворох разрешений и справок.

Американец тотчас приступил к допросу: знает ли он, что это за дом и кто в нем живет, что он может сообщить о случившемся. Переводчик, также одетый в военную форму, перевел слова американца, обращаясь к трепещущему ад-Даллялю таким тоном, словно читал приговор. Несмотря на свой авторитет в районе, перед американцами ад-Далляль терял всю прыть. Он понимал, что им предоставлена полная свобода действий и ни перед кем в этой стране они отчитываться не будут. Поэтому лучше не попадаться им под горячую руку. Ад-Далляль еле разомкнул пересохшие губы и выговорил, что это его дом. Точнее, он уже пятнадцать лет арендует его у государства и исправно вносит плату на счет финансового управления города. При этом он вытащил из папки бумажки и дрожащей рукой протянул их стражам порядка.

Американец развернулся, указал пальцем на стену – там в положении сидя окаменели трупы четырех местных попрошаек – и снова спросил Фараджа, знаком ли он с ними. Ад-Далляль кивнул и ощутил, как кровь стынет в жилах. И это только начало дня! Кто-то расправился с беднягами! В каких странных позах настигла их смерть! Что за Божья кара!