Читать книгу "Хирургия мести - Марина Крамер"

Нет, Стаська, ты должна держаться, должна все сделать, как задумала, и только потом можешь позволить себе что угодно — от анорексии до обжорства.

Очень некстати оказался звонок от одного старого информатора — именно к нему я обратилась по поводу Настиного паспорта, потому и пришлось включить телефон, которым пользовалась много лет, но который сейчас стал опасным.

Илья — так звали информатора — прислал мне несколько сделанных на мобильник снимков монитора, на котором я и увидела все передвижения женщины, использовавшей данные моей подруги.

Железнодорожные билеты почему-то сразу натолкнули меня на мысль о перевозке чего-то запрещенного, и Илья подтвердил:

— Да, тетка в разработке. Но ты смотри, Станислава, фотки эти нигде не свети, я их буквально из-под полы сделал в кабинете у начальника, если что — мне кирдык.

— Обижаешь. Я тебя хоть раз подставила?

Он только засмеялся.

Мы были очень давно знакомы, и это оказался тот редкий случай, когда одноклассник пригодился, да еще и там, где не ждали.

После окончания школы Илья, как не особенно способный к учебе, ушел в армию, а, вернувшись, поступил в школу тогда еще милиции, окончил ее и устроился работать сперва участковым, а потом ушел в районное отделение.

Однажды я брала интервью у следователя, занимавшегося делом об убийстве любовницы одного печально известного в городе бизнесмена, и нос к носу столкнулась в коридоре с Ильей. Он меня не сразу узнал, а, узнав, облапил и радостно сообщил:

— А я-то думаю — где я тебя раньше видел… А это ты, Стаська. Ух, какая стала… Погоди… так это что же, выходит, твои статьи в газете?

— Мои, Илюша.

— Ух, звезда! — он повернулся к провожавшему меня до выхода следователю и радостно объявил: — Стаська это Казакова, одноклассница моя.

— А ты, оказывается, школу окончил? — ехидно подколол следователь, и я поняла, что Илья тут явно не в авторитете.

Мы пошли выпить кофе, и за разговором я довольно ловко и профессионально, успев уже набить руку на подобных вещах, сумела убедить Илью иногда снабжать меня кое-какой интересной информацией.

Одноклассник согласился, но предупредил, что я ни при каких обстоятельствах не должна упоминать его имя и вообще разглашать источник. Это меня вполне устраивало.

Но сегодня, хоть я и ждала звонка, но раздался он все-таки не вовремя.

Теперь мне придется звонить Насте, а после вчерашней ссоры не очень хотелось это делать. Но я должна предупредить ее.

Наверное, вообще лучше всего написать заявление об утере паспорта или о его порче и получить новый, с другими данными, чтобы совсем уж выкрутиться из ситуации.

Мысленно я вдруг представила, что сейчас мне придется объяснять подруге каждую мелочь, каждую деталь вплоть до порядка действий, а на это нет времени, да и сил, признаться, тоже нет — мне предстоит серьезная встреча, от которой многое для меня зависит.

Но звонить пришлось.

Настя обладала довольно уникальной способностью не вставать в позу, если после ссоры я звонила ей первой, а вести себя так, словно ничего не произошло.

Это сильно облегчало наши отношения — я в ответ поступала ровно так же. Это ведь очень ценное качество — не лелеять свою обиду, не раздувать угли потушенного костра, а просто перешагнуть и пойти дальше, не держа за пазухой никаких камней.

Так случилось и сегодня, более того — Настя удивила меня тем, что признала свою вину, правда, уже не в разговоре, который я свернула, так как время поджимало, а в сообщении, полученном мною уже в машине.

— Кто это тебе написывает? — поинтересовался сидевший рядом со мной в такси Захар.

— Жена твоя.

— Ты на нее, Стаська, не обижайся, — с какой-то обреченностью в голосе попросил он. — В последнее время Настя совершенно невменяемая стала, чуть что — истерика, слезы, лекарства. Обвиняет все и вся в своих неудачах.

— Тебе, чувствую, сильнее всех достается? — сочувственно заметила я, похлопав его по руке.

— Конечно. Я — первый враг. Ничего не могу, ничего не умею, вечно занят, денег мало приношу. По вечерам на радио пропадаю, ночами книгу пишу, днем то встречи, то поездки какие-то. А она все время одна.

— Слушай, половина страны так живут — ничего, не поубивались.

— Ты, Стася, в другой среде выросла. А Настя с молодости оказалась в кругу людей богатых, вращалась в денежных сферах…

— И потому решила, что она равна этим олигархам, — подхватила я. — А они общались с ней на равных только потому, что в тех кругах не принято свысока разговаривать с обслуживающим персоналом. Ну, кто она была? Имиджмейкер! Я тебя умоляю… она ведь талантливый журналист, какого же черта ее понесло в такие дебри? Она на курсе входила в тройку лучших, сразу на работу устроилась в хороший журнал — ну, по меркам региональных СМИ. Так зачем было лезть туда, где сразу было понятно, что она надолго не задержится?

Захар молча передернул плечами.

Я спохватилась — именно он в свое время уговорил Настю бросить должность заместителя главного редактора в журнале и перейти в пресс-службу одного из местных чиновников.

Там ее заметил владелец металлургического комбината, пригласил поработать над его образом и речью, потом еще и еще кто-то…

А потом олигархи в городе закончились, а Настя осталась — уже не журналист, больше не имиджмейкер и не сотрудник пресс-службы. Но замашки сохранились, и теперь, спустя десять лет, Настя никак не могла понять, что сейчас уже не жирные нулевые, заработки у всех упали, имиджмейкеры особо никому не нужны — чай, не столица, а потому нужно жить в новых обстоятельствах.

Да, сумку «Prada» все еще можно носить, хоть та и поистрепалась, но выглядит она довольно странно с дешевыми кедами и растянутыми джинсами. И на одежду из самого дорогого в городе бутика больше просто нет денег, да и куда ее носить? В супермаркет за картошкой?

Понятно, что Настя чувствовала себя принцессой, выкраденной из замка и отданной в жены простому ремесленнику. А несовпадение запросов и возможностей кого угодно может свести с ума.

— Ты знаешь, я иногда ночью смотрю на нее и вижу, что даже во сне она несчастна, — сказал Захар, отвернувшись к окну. — Я больше не могу выносить ее истерики, хотя, поверь, очень стараюсь. Говорю — иди хоть на радио работать, так нет — это не для нее, рутина, неинтересно. Займись, говорю, чем-то — ну, чем обычно женщины увлекаются, вязание там, вышивка какая-то. Нет! Ей это не подходит, это безвкусица, рукоблудие, мерзость и пошлость, видите ли. А вот почему, скажи? Моя мама, например, крючком вязала.

— Захар, ну ты ведь понимаешь, что дело не в вязании. Она просто потеряла себя и никак не может вновь найти. И несоответствие между тем образом, что у нее в голове, и тем, что есть на самом деле, ее с ума и сводит. Может, ей к специалисту?