Читать книгу "Несведущий маэстро. Принципы управления шести великих дирижеров XX века - Лари Блум"

Манера этих дирижеров формировалась не в каком-то вакууме – на нее повлияла культура, обусловленная временными и географическими факторами, национальностью, школой, языком, экономикой и политикой. Но впоследствии эти талантливые руководители в свою очередь оказали влияние на культуру своей организации, и во многих случаях оно оказалось гораздо шире, стало зеркалом для общества и способствовало его развитию.

В моей подборке дирижеров есть один большой пробел: в ней отсутствуют женщины. К сожалению, женщины среди звезд дирижерской профессии, за исключением некоторых необычайных талантов, были и остаются большой экзотикой, так уж сложилось исторически. И хотя причины этого, безусловно, имеют самое прямое отношение к пониманию природы лидерства, в этой книге мы не будем рассматривать гендерные вопросы. Однако мы обязательно поговорим о моделях поведения, которые принято считать «мужской» и «женской».

Глава четвертая. Доминирование и контроль: Риккардо Мути

Когда необыкновенно элегантный Риккардо Мути шагает к оркестровой яме оперного театра, кажется, будто он заключен в стеклянную капсулу, лицо его серьезно и сосредоточенно. Аплодисменты и приветственные возгласы публики не оказывают на него никакого воздействия; занимая место за пультом, он, кажется, слышит лишь свой внутренний пульс. Его безупречная, как у многих итальянцев, осанка подчеркивает и словно заявляет о его праве на это центральное место, на которое устремлены взгляды оркестрантов, тех, кто находится на сцене, и тех, кто сидит в зале.

Громогласная увертюра к опере Моцарта «Дон Жуан». Оркестр вступает со всей мощью; эти звуки вызывают в воображении публики призрак убитого Командора. Чтобы добиться такого звучания, нужна мощнейшая энергия. Риккардо Мути черпает эту энергию не из предвкушения музыкантов или напряженной тишины зала: он сам – источник этой энергии, это его энергия питает оркестр.

Он начинает дирижировать резкими, сильными движениями. В его жестах – все нюансы игры; он сообщает музыкантам о меняющемся тоне задолго до того, как им предстоит перестроиться. Мути контролирует каждый шаг каждого исполнителя; никто и ничто не остается без внимания. А обрывает звук так резко, что даже после того, как оркестр прекратил играть, его руки дрожат от напряжения, как будто он переживает некую внутреннюю борьбу.

Наблюдая за этой картиной, мы задаемся вопросом: что это за борьба и чему мы можем научиться у Мути в этот напряженный момент? Быть может, ему не дает покоя сложность технического характера – оркестр замолк, но звук еще резонирует? Или он обдумывает смысл этих звуков и переживает драму схватки с Командором? А может, таким образом он заявляет о своем контроле над оркестром? Представьте, что ваш новый начальник похож на Мути. Уже в первую неделю после вступления в должность он так погружается в эту борьбу, что невольно возникает вопрос: а его вообще-то интересует, как мы работаем? Станет ли он задумываться об улучшении нашей мотивации? Или его заботит лишь захват властной позиции в корпоративной политической игре?

Ответ на этот вопрос станет очевидным, если мы продолжим смотреть оперу. Проходит примерно два с половиной часа: Мути дирижирует финальную сцену, в которой все радуются, что наконец избавились от бунтовщика, убийцы и сердцееда Дона Жуана, но на лице его все то же выражение, что и в начале, а жесты по-прежнему резкие и властные, хотя теперь уже не продиктованы сюжетом. По всей вероятности, эти жесты – суть его дирижерской манеры, они не результат технической необходимости или визуализации характера персонажа. Они – воплощение того, в чем, по мнению Мути, состоит основная обязанность дирижера: полный контроль.

Он осуществляет контроль сверху вниз, но и сам получает приказы сверху: по его словам, Мути рассматривает себя как орудие «музыкального законодателя» и в отступлении от буквы закона видит преступление. Он чувствует, что его постоянно судит некое безжалостное супер-эго – вполне возможно, призрак Моцарта или какого-то иного композитора, чью музыку он исполняет. Этот высший судия возлагает на Мути полную ответственность за надлежащее исполнение своей партитуры. Как генеральный директор компании, находящийся под постоянным прицелом совета директоров, Мути публично демонстрирует стремление угодить совету. Для выполнения этой задачи Мути пользуется прозрачной лидерской формулой, работая, по его словам, в дирижерской традиции Тосканини. В этой традиции дирижер всегда обладает абсолютной властью, будучи главным воплощением воли композитора. Эта роль остается за ним даже в постановке опер, где многие аспекты не связаны с музыкой (сценография, свет, костюмы). Он предлагает четкую и ясную схему: он берет на себя полную ответственность, но требует и полного контроля, возможности влиять на все детали в процессе исполнения, где его интерпретация признается единственно правильной.

Как инструмент контроля Мути внушает трепет. Он словно надзиратель в паноптикуме[12] или старший инспектор в корпоративном офисе, разделенном стеклянными перегородками: он постоянно следит за вами. У него уверенная осанка, энергичные движения рук, высоко поднятая голова: он не упускает ни малейшей детали. Жесты властные и четкие, они не оставляют исполнителям ни единого шанса истолковать их неправильно.

Представьте, что у вас состоялся короткий и очень определенный разговор с начальником по поводу конкретного раздела вашей работы. Вы выходите из его кабинета и тут же получаете СМС с напоминанием о вашем разговоре; потом письмо по электронной почте; потом вам звонит его секретарь; а вернувшись на рабочее место, вы обнаруживаете на столе факс. Похоже, начальник не очень-то вам доверяет, думаете вы. Инструкции Мути всегда поступают заранее: он стремится контролировать следующий шаг, а не направлять музыкантов в реальном времени. Он вкладывает в формулировку своих инструкций столько усилий, что невольно задумываешься: а что случится, если инструкции вдруг перестанут поступать? Если бы Мути был директором компании и взял трехдневный отпуск, рухнула бы без него фирма? Полагает ли он, что, оставшись без присмотра, его музыканты смогут хоть как-то играть? Такое ощущение, что, какого бы мнения ни придерживался Мути по поводу способностей своих музыкантов, страх потерять контроль, за которым неизбежно последуют ошибки, одерживает верх. Ошибки недопустимы: они означают нарушение обязательств перед «буквой закона» – то есть перед композитором.

Поскольку Мути не верит в способность своих музыкантов к самоорганизации, он считает необходимым формулировать свои инструкции с превеликой четкостью. Именно поэтому он всегда отбивает такт и всегда у всех на виду. Он словно ведет за собой марширующий оркестр или бьет в большой барабан, заставляя всех играть вместе. Однако у этой синхронности есть цена: за ней теряются более тонкие аспекты игры. Мелодию можно сравнить с прекрасной линией, нарисованной мастером живописи: у нее есть жизнь и характер, это никак не готовый «рисунок по точкам», которые нужно соединить. Музыканты тоже пытаются добиться этой непрерывности, придать характер и направление своему исполнению. Мути же так увлечен «точками», что, кажется, забывает о том, что лежит между ними; он смотрит на хронометраж, не замечая прекрасного вида за окном.