Читать книгу "Зависть кукушки - Анна Акимова"

– Кто это Сергуньку обидел? – грозно спросила она. – Мы его!

Мир сразу стал неопасным. Он крепко обнял Ольгу за шею и большими серыми глазами бесстрашно посмотрел из-за ее плеча на маки. Мы вас!..

Он, конечно, не знал, какую нежную жалость вызывает у Ольги его невесомое цыплячье тельце с кривенькими рахитичными ножками, ручками-спичками и большой головой, но каждой своей клеточкой чувствовал ее любовь, которая обнимала его со всех сторон, оберегала, хранила от бед.

…Ольга была на свете одна-одинешенька. Ей было четырнадцать лет, когда умерли ее отец и мать, и старшая замужняя сестра забрала ее из Рязани в Москву. Ольга еще толком не успела обжиться в московской коммуналке, как началась война.

Зятя сразу же призвали в армию. Немцы рвались к Москве. Скоро стало известно, что завод, на котором работала сестра, эвакуируют в Сибирь…

На одном из перегонов заводской эшелон бомбили. Люди выпрыгивали из вагонов и бежали в поле, прятались. Ольга с сестрой бежали вместе. Ольга услышала свист бомбы и бросилась на землю, а сестра чуть замешкалась – она была беременна и берегла живот. Осколок просвистел над головой Ольги и попал сестре в висок…

В сибирском городе Тайгинске Ольга оказалась одна. Она несколько раз писала зятю, но ответа не получила. Уже после войны она узнала, что зять погиб в первом же бою. О смерти жены и неродившегося ребенка он так и не узнал…

Ольга жила в общежитии и работала на заводе. Ее горе растворялось в огромном общем горе, ныть и жаловаться было некому. Было много таких, кому еще хуже, чем ей…

Ей было семнадцать с половиной лет, когда кончилась война, и молодость и жизнь брали свое. Стали возвращаться с фронта солдаты, заработали танцплощадки, все вдруг вспомнили про любовь. Ольга не была красавицей, но была статной, белозубой, с высокой грудью. Гриша Фадеичев, вернувшийся с фронта без руки, позвал ее замуж, и она, не раздумывая, согласилась: он был фронтовик, герой, и у него были добрые глаза. Они дождались, когда ей исполнится восемнадцать, и поженились.

Это были лучшие годы ее жизни. Они жили в маленьком частном доме вместе с Гришиными родителями. У Ольги на все хватало сил – и на работу, и на огород, и на домашние дела. Через год родилась дочка Надюшка, еще через три года сын Сашенька.

Счастье длилось еще десять лет. А потом Гриша поехал в гости к деревенской родне и взял с собой Сашеньку. Дело было в марте, при переправе через Обь ненадежный уже лед провалился, и машина рухнула в воду. Не спасся никто. Могучая сибирская река унесла тела. Как будто и не было на земле Гриши и Саши Фадеичевых. И следа не осталось…

Гришины родители не выдержали горя, ушли один за другим. А Ольга осталась, потому что нельзя было бросить Надюшку.

Прошло еще десять лет, дочка выросла, похорошела, заневестилась, стали появляться кавалеры. Скоро определился один, стал называться женихом.

Теплым весенним вечером Надюшка ушла на свидание с женихом и не вернулась. Жених застрелил ее из старого трофейного пистолета. Приревновал…

Хоронили Надюшку сослуживцы и соседи, Ольга с тяжелым сердечным приступом лежала в больнице. Она хотела умереть, но смерть не приходила. Она лежала и думала: за что ей все это? И ответ приходил: каждый раз вспоминался тот день далекого военного года, когда умерла сестра. Тот осколок, который просвистел мимо ее головы и вонзился в висок сестры, предназначался ей. Она должна была умереть тогда, но увернулась, подставила сестру и ее ребенка. Она выменяла свою жизнь за две их жизни, а это несправедливо, и бог наказал ее. Он забрал всех, кого она любила, а ее оставил здесь.

Она казнила себя, сердце рвалось на части, но не разорвалось до конца. Ольга не умерла, стала выздоравливать. И не знала, что ей теперь делать, куда идти, куда девать себя в этой постылой жизни.

Старая докторша, лечившая ее и знавшая ее историю, посоветовала поменять обстановку. Подруга докторши, Мария Дмитриевна Лаврова, искала помощницу по хозяйству, и докторша предложила Ольге эту работу. Ольге было все равно, лишь бы не возвращаться в пустой дом, и она согласилась.

В доме Лавровых было много комнат, много народу, много работы. Ольга убирала, стирала, готовила, и этой круговерти не было конца, но здесь ей было легче. Через полгода она продала дом и поставила памятники на трех могилах – свекру, свекрови и Надюшке. Шли годы, ее жизнь тянулась монотонно и неизменно, и она не хотела никаких перемен. Просто ждала, когда наступит срок и ее отпустят с этого света.

Но когда в доме появился Сережа, что-то дрогнуло в ее сердце. Она не хотела к нему привязываться, она боялась любых привязанностей, но от нее уже ничего не зависело. Крохотный пищащий головастик без спроса влез в ее душу, и огромный ледяной ком, скопившийся за все эти годы в ее груди, стал таять, и ей стало легче дышать.

Ольга ожила, все опять давалось ей легко. Весь день она возилась по дому, но ее обострившийся слух ловил малейшие звуки, и как только в детской раздавался писк, она кидалась туда. Она пела Сереже колыбельную, которую ей самой когда-то пела мать:

«Заяц белый, куда бегал?В лес зеленый. Что там делал?Лыко драл. Куда клал?Под колоду. А ктой-то украл!..»

И когда ребенок впервые улыбнулся ей, она впервые за много лет заплакала.

…Сережина детская жизнь была очень сложной. Чем старше он становился, тем яснее понимал: окружающий мир вовсе не спешит раскрывать ему дружеские объятия.

Самой главной в доме была бабушка Нина Владимировна. Ее слушались все – и Ольга, и дед, и даже бабушка Маша. Сережа тоже слушался, но бабушка всегда была им недовольна. Когда Сережа встречался с ней, он впадал в ступор, как кролик перед удавом. «Удав» смотрел на него холодными глазами и говорил резким, недовольным голосом:

– Опять грязный, сопливый! Свиненок! Иди мыть руки сейчас же!

Руки у Сережи, и правда, не блистали чистотой. Он вообще не понимал, как руки могут быть чистыми, ведь ими за все берешься! А когда ими держишь, например, пряник или хлеб с вареньем, они становятся липкими, и к ним все пристает. А мыть их часто он не любил, потому что у него на руках всегда были болячки, которые чесались, и после мытья зуд усиливался.

Ольга тоже частенько ворчала на Сережу, говорила: «чего носишься, как омежной?» или «чего ногами смыжешь, надо подымать ноги, когда ходишь!», но ее Сережа ни капельки не боялся, а вот перед бабушкой Ниной замирал.

Грязные руки не были единственным Сережиным недостатком. Он был туповат, плаксив и не умел вести себя за столом.

За столом все собирались вечером, за ужином. И Сереже полагалось сидеть вместе со всеми и правильно есть, держа вилку в левой руке. Но как только бабушка Нина взглядывала на него, вилка сама, как живая, вырывалась из его неловкой левой руки и падала на стол, пачкая скатерть. Сережа готов был поклясться, что вилка подчинялась бабушкиному взгляду, потому что была с бабушкой заодно! Бабушка говорила: