Читать книгу "Сатанинское танго - Ласло Краснахоркаи"

Бог, мадьяру счастья дай И богатства тоже! В грозный час не покидай Ты мадьяра, Бо…

А теперь… послышался как бы крик… Или нет… скорее плач. “Да нет. Это какой-то зверь… Скулит, кажется. Может, лапу сломал”. Но, как он ни всматривался, по обе стороны дороги уже стояла кромешная тьма, и он ничего и не увидел.

Ведь, страдая больше всех, Ад изведав сущий, Искупил народ свой грех, Прошлый и гряду…[2]

“А мы уж решили, что ты передумал!” — крикнул со смехом Кранер, когда они заметили приближающегося Футаки. “Я его по походке узнала, — добавила госпожа Кранер. — Тут ошибиться трудно. Походка у него как у хромой кошки”. Опустив чемоданы на землю, Футаки освободился от ремней и облегченно вздохнул. “Вы ничего по дороге не слышали?” — спросил он. “Нет. А что мы должны были слышать?” — удивился Шмидт. “Да я просто так спросил”. Госпожа Халич сидела на камне и массировала ноги. “Мы слышали только странный звук, когда вы подходили. Не знали, кто это мог быть”. — “А что вы подумали? Кто тут еще может быть, кроме нас? Тати ночные?.. Здесь даже птиц не видать. Не то что людей”. Дорожка, на которой они стояли, вела к главному зданию; по сторонам от нее за десятилетия разросся дикий самшит, который местами обвивал толстые стволы буков и сосен, карабкаясь по ним с тем же упорством, что и дикий плющ по толстым стенам господского дома, отчего во всем облике “замка” (как тут его называли) сквозило какое-то немое отчаяние, потому что, хотя верхняя часть фасада еще оставалась свободной, было ясно, что еще год-другой, и он больше не сможет сопротивляться беспощадному натиску флоры. По обе стороны широкой лестницы, которая вела к огромному проему, некогда бывшему главным входом, раньше стояли “статуи голых баб”, и Футаки, который их видел здесь еще годы назад, первым делом хотел разыскать их поблизости, но не нашел — статуи будто сквозь землю провалились. Боязливо, безмолвно, с широко раскрытыми глазами поднимались они по лестнице, потому что едва выступавший из темноты немой “замок” — даром что с его фасада уже осыпалась почти вся штукатурка, а по ветхой башне видно было, что очередную бурю она уже вряд ли переживет, да и пустые глазницы окон тоже не услаждали глаз — все еще сохранял следы былого величия и непреходящего, что там ни говори, достоинства, ради защиты которых он и был в свое время построен. Как только они взошли наверх, госпожа Шмидт без колебаний прошла под полуобвалившейся аркой главного входа и взволнованно, но без капли страха обошла звенящее от пустоты помещение; ее глаза вскоре привыкли к темноте, поэтому, войдя в открывавшийся слева небольшой зал, она достаточно ловко обходила коварно таившиеся на разбитых каменных плитах и почти полностью сгнившем паркете ржавые механизмы, запасные части и вовремя останавливалась перед проломами, так хорошо запомнившимися Футаки. Остальные следовали в десятке шагов позади нее, и так они обошли холодные, продуваемые сквозняками помещения заброшенного мертвого “замка”, время от времени останавливаясь у оконного проема и бросая взгляд на тревожные заросли парка или, забыв об усталости, разглядывая в неровном свете вспыхивающих спичек пышную резьбу на кое-где до сих пор уцелевших, но изрядно прогнивших дверях и окнах и местами еще различимые застывшие фигурки барельефов над ними, но самым большим успехом пользовалась у них опрокинутая набок печка, затейливо “разукрашенная” медной чеканкой, на которой разволновавшаяся госпожа Халич насчитала ни много ни мало тринадцать драконьих голов. Из немого изумления их вывел звонкий голос госпожи Кранер, которая, встав на своих кряжистых ногах посреди зала, всплеснула руками и недоуменно воскликнула: “Да как они умудрялись все это отапливать?!” И поскольку в вопросе скрывался уже и ответ, слова госпожи Кранер встретили только согласным ворчанием, а затем вернулись в самый первый зал, и после непродолжительной дискуссии (особенно яростно против инициативы Кранера выступал Шмидт: “Прямо здесь? На самом сквозняке? Ну, ты придумал, шеф…”) было принято предложение Кранера, полагавшего, что “сегодня лучше заночевать здесь. Да, здесь дует, и все такое, но что будет, если Иримиаш прибудет еще до рассвета? Как, скажите мне, он отыщет нас в этом чертовом лабиринте?”, и с тем все отправились к тележкам, чтобы получше укрыть их брезентом на случай, если пойдет настоящий дождь или поднимется ветер, а затем, вернувшись, взяли у кого что было — мешки, одеяла, перины — и попытались изготовить из них импровизированную постель. Но когда все угнездились на своих лежбищах и надышали под одеялами немного тепла, выяснилось, что от усталости никто не может заснуть. “А все-таки я не совсем понимаю Иримиаша, — заговорил в темноте Кранер. — Может, кто объяснит мне?.. Был такой же простой человек, как мы — душа нараспашку, — только побашковитей. А теперь? Как барин себя ведет, как большая шишка!.. Разве не так?” Последовало длительное молчание, затем Шмидт добавил: “Что верно, то верно, все это было и правда странно. Зачем ему вся эта хрень понадобилась? Я видел, что он очень хочет чего-то добиться, но разве я знал, чем все закончится?.. Да знай я с самого начала, что он хочет того же, чего и все мы, я бы сказал ему: ну зачем же так надрываться?..” Директор школы повернулся на своем ложе и беспокойно уставился в темноту. “В самом деле, зачем так перегибать палку — и ты виноват, и ты, и Эштике то, да Эштике сё! Как будто мне было дело до этой дегенератки! Да стоило мне только имя ее услышать, как у меня закипала кровь! Какая еще, к дьяволу, Эштике? По-вашему, это нормальное имя? Разве можно так обратиться к ребенку: “Ну-ка, Эштике…”? Бред собачий, скажу я вам. У этой девчонки было пристойное имя — Эржебет. Но отцу надо было пофорсить. Отцовский гонор девчонку и погубил! Ну а при чем здесь я? При чем мы? Не говоря уж о том, что я сделал все, чтобы поставить этого ребенка с головы на ноги!.. Когда эта ведьма забрала дочку из спецшколы, я предлагал ей за небольшое вознаграждение привести девчонку в порядок, пусть только присылает ее ко мне по утрам. Так она — нет и нет. Эта старая бестия, эта пройдоха даже пары форинтов пожалела для бедолаги! А теперь я, оказывается, виноват! Смех и только!” — “Да угомонитесь вы! — шикнула на них госпожа Халич. — Мой уже спит. Он к тишине привык!” Но Футаки пропустил ее слова мимо ушей. “Будь что будет. Скоро выяснится, что Иримиаш задумал. Уже завтра все прояснится. Точнее, уже сегодня. Вы представляете, что здесь будет?” — “Лично я представляю, — отозвался директор школы. — Вы служебные постройки видели? Тут их, по крайней мере, пять. Бьюсь об заклад, что в них будут мастерские”. — “Мастерские?.. — изумился Кранер. — Какие еще мастерские?” — “Ну откуда мне знать?.. Думаю… всякие-разные. Чего вы ко мне привязались?” Госпожа Халич тут снова возвысила голос: “Да уймитесь вы наконец! Люди тут отдыхают!” — “Ну ладно вам! — осадил ее Шмидт. — Уже и поговорить нельзя!” — “А по-моему, — продолжил задумчиво Футаки, — все будет наоборот. Те службы нам отдадут под жилье, а мастерские устроят здесь”. — “Да что вы заладили, мастерские да мастерские… — не выдержал Кранер. — Что с вами? Все механиками решили стать? Ну, Футаки я еще понимаю, а вы? Кем вы будете? Механодиректором?” — “Прошу вас, оставьте свои остроты, — холодно отозвался директор школы. — Я не думаю, что сейчас подходящее время для дурацких шуточек. И вообще, кто вы такой, чтобы оскорблять меня?! Я не позволю!” — “Да спите вы уже, бога ради… — простонал тут Халич. — Я действительно не могу так заснуть…” Несколько минут стояла тишина, но недолго, потому что кого-то из них угораздило выпустить газы. “Кто это был?” — заржал Кранер и толкнул лежащего рядом Шмидта. “Отстаньте! Это не я!” — прорычал тот и повернулся на другой бок. Но Кранер не унимался: “Ну так что, не хватает духу сознаться?” Халич — от волнения уже задыхаясь — сел и взмолился плаксивым голосом: “Хорошо, я… во всем сознаюсь… Только уж замолчите вы наконец…” На этом разговор окончательно прекратился, и несколько минут спустя все уже крепко спали. Халича во сне преследовал горбатый карлик со стеклянными глазами. После всяческих злоключений он наконец нашел убежище в реке, но и тут положение его становилось все более безнадежным, ибо всякий раз, когда он выныривал из-под воды, чтобы глотнуть воздуха, человечек трахал его по голове чудовищно длинной палкой и при этом хрипло орал: “Ты за все заплатишь!” Госпожа Кранер услышала какой-то шум с улицы, но не могла понять, что это такое. Накинув шубейку, она осторожно направилась в сторону машинного зала. Но когда она уже почти добралась до тракта, ее неожиданно охватило дурное предчувствие. И, обернувшись, она увидала, что крыша их дома объята пламенем. “Растопка! Я оставила перед печью растопку! О господи, какой ужас!” — закричала она. Она бросилась назад, призывая на помощь, но безуспешно, все будто сквозь землю провалились, и тогда она, дрожа от страха, рванулась в дом, чтобы попытаться спасти что можно. Сперва она бросилась в комнату и молниеносно выхватила спрятанные под матрасом деньги, а затем, перепрыгнув через пылающий порог, ворвалась на кухню. За кухонным столом сидел Кранер и как ни в чем не бывало спокойно обедал. “Ты с ума сошел, Йошка? Дом горит!” Но Кранер даже не шелохнулся… Тут госпожа Кранер увидела, что языки пламени лижут уже занавески. “Спасайся ты, дурень, не видишь, что на нас сейчас крыша обвалится?!” Она выбежала из дома и долго сидела снаружи; страх и дрожь внезапно прошли, и она уже чуть ли не наслаждалась тем, что все ее добро постепенно превращалось в пепел. Она даже показала подошедшей к ней госпоже Халич: “Вы видите, красота какая? Такой изумительный красный цвет я вижу впервые в жизни!” Под ногами у Шмидта зашевелилась земля. Как будто он шел по трясине Дойдя до дерева, он залез на него, но почувствовал, что начинает погружаться и дерево… Он лежал на кровати и пытался стащить со своей жены ночную рубашку, но та завизжала, он бросился на нее, рубашка затрещала, госпожа Шмидт резко повернулась к нему и расхохоталась, соски на ее огромных грудях были похожи на великолепные розы В доме было ужасно жарко, с них градом катился пот Он выглянул на улицу: за окном хлестал дождь, Кранер бежал домой с картонной коробкой в руках, затем у коробки внезапно раскрылось дно и все содержимое вывалилось на землю, госпожа Кранер громко кричала ему, чтобы поспешил, так что он не успел собрать и половины рассыпавшегося и решил, что за остальным он вернется завтра Неожиданно на него набросилась собака от страха он закричал и пнул тварь по морде та заскулила упала осталась лежать на земле Не удержавшись он пнул ее еще раз Живот у собаки был мягкий Директор школы мучаясь и стыдясь уговаривал человечка в потрепанном костюме пойти вместе с ним потому что он знает одно укромное место и тот не умея отказывать согласился он уже едва сдерживался и войдя в заброшенный парк даже подтолкнул человечка чтобы быстрее добраться до каменной скамейки окруженной густыми зарослями он уложил на нее человечка бросился на него и стал целовать его в шею но в этот момент на ведущей к скамейке дорожке посыпанной белым гравием показалась группа врачей в белых халатах он стыдливыми жестами дал им понять что уже уходит но потом все же объяснил одному из них что им некуда было податься и следует непременно понять и учесть это обстоятельство а затем начал поносить застенчивого человечка потому что уже испытывал к нему чудовищное отвращение но напрасно оглядывался он по сторонам тот как в воду канул врач презрительно глянул ему в глаза а затем устало и вымученно махнул рукой Госпожа Халич мыла спину госпоже Шмидт четки повешенные на край ванны медленно будто змея скользнули в воду в окне появилась ухмыляющаяся рожа какого-то мальчишки госпожа Шмидт сказала что ей достаточно от мочалки у нее уже горит кожа но госпожа Халич силком втолкнула ее обратно в ванну и продолжила тереть ей спину потому что все больше боялась что госпожа Шмидт останется недовольна ею но потом вдруг как крикнет ей чтобтебя укусила бешеная гадюка и села заплакав на крайванны а в окне все ещемелькало ухмыляющееся лицо мальчишки Госпожа Шмидт былаптицей счастливо летавшейсреди молочных облаков вот онаувидала что кто-то внизу машетей рукой а спусти вшисьпониже услышала как Шмидт орет гдеобед сию жеминутуспускайсяпаскуда но она пролетаянадним про чирикала подождешьдозавтранебосьсголодунепомрешьсолнце грело ей спину неожиданно рядомсней о казался ШмидтНемедленно прекрати закричалон но она не обратилананеговниманияио пустилась ниже в надеждепойматькакого-нибудь жука Футакибилипоплечу какой-то железякой Он немог шевельнуться таккак былпривязанверевкамикдеревуоннапрягся и почувствовал чтоверевкаослабла взглянув на плечо он увиделдлиннуюрануиотвел взгляд невсилахвынестиэтогозрелищаонсиделвэкскаваторекоторыйрыл ковшом огромную яму мимошелчеловек он сказалпоспешипотомучтоты не получишь больше бензинукакнипросион всерылирыл яму аона все обва обваливалась он пытал сяопятьиопятьнонапрасно и тогдаонзаплакалсел уокнамашинногозалаинезнал что там заокномсветаетилисмеркаетсяивсеэтоникакнекончалось он сиделине зналчтотворится ничего вокругнеменялось и небылониутранивечера а лишьбеспрерывнонетосветалонето смеркалось