Читать книгу "Узаконенная жестокость. Правда о средневековой войне - Шон Макглинн"

Английский король Генрих I такое одобрение получал. У этого монарха не было громкой славы воина, как не было и красочного прозвища вроде «Львиное Сердце», «Завоеватель» или «Молот Шотландцев». Он вполне довольствовался прозвищем Боклерк (фр. Beauclerc — хорошо образованный), которое отражало надежность в ведении государственных дел. Однако, как показал Уоррен Холлистер, среди своих современников и представителей последующих поколений он заслужил славу свирепого поборника закона, который охранял подчиненных путем жестоких мер, предпринимаемых против преступников. С нынешней точки зрения, эти меры носили экстремальный характер; многие историки и видные деятели осуждали Генриха, называя его диким, безжалостным, имеющим репутацию жестокого человека, а его «правление сознательного террора» — «ужасным и варварским»; но в Англии XII в. его инспирированная свыше политика нулевой терпимости даже приветствовалась. Генрих просто-напросто выполнял данное при коронации обещание поддерживать мир во вверенном ему королевстве. Два столетия спустя неспособность Эдуарда II Исповедника сделать то же самое, некомпетентность в управлении государством привели к смещению последнего с престола.

Политика Генриха I, действовавшего по принципу: «Жестко — по отношению к преступлению и еще жестче — к самим преступникам», — встречала большую повсеместную поддержку, что совершенно не укладывается в рамки современных представлений, однозначно осуждающих жестокие методы отправления правосудия. Ведущие деятели духовенства той эпохи, восхваляя политику Генриха I, льстили своему королю: Эдмер заявлял, что она «приносит хорошие плоды»; Робер Ториньи превозносил короля за то, что тот поддерживал мир и порядок «на острие меча»; монах из Питерборо ссылается на англосаксонские хроники, чтобы озвучить свое одобрение телесных увечий, которые по приказу Генриха I палачи наносили фальшивомонетчикам, поскольку «это делалось весьма справедливо». В общем, выражаясь современным языком, группа поддержки Генриха I усиленно ратовала за то, чтобы «пороть и вешать».

Большой поклонник методов Генриха, невероятный (причем во всех отношениях) французский король Людовик Толстый тоже «преуспел» в поддержании законности и порядка в своем королевстве. Когда в 1109 г. некий Ги из Рош-Гийона был убит вместе с детьми сводным братом Гийомом, Людовик быстро употребил свой карающий меч правосудия. Его друг и биограф аббат Сугерий рассказывает, что король приказал наказать Гийома и его шайку «изощренной и постыдной смертью». Когда Гийом с приятелями был схвачен, то участь, которая их постигла, стала поистине ужасной.

Набросившись с мечами, они принялись рубить нечестивцев; одних изувечили, другим с большим удовольствием вспороли животы, а потом обрушили на них еще больший гнев, сочтя свой первый натиск слишком мягким. Никто бы не усомнился, что рука Господа действовала стремительно, когда и живых, и мертвых выбрасывали из окон. Ощетинившиеся бесчисленными стрелами, их тела, словно ежи, замирали в воздухе, покачиваясь на остриях копий, будто сама земля отвергла их, отказываясь принять. Когда Гийом был жив, то ему не хватило ума, чтобы поступать праведно, а теперь, когда он был мертв, он лишился еще и сердца, которое было вырвано из груди и насажено на кол. Оно распухло, словно пропитанное обманом и злом. Его так и оставили на видном месте в течение многих дней, чтобы все видели, какой может быть кара за грехи человеческие.

Трупы Гийома и нескольких его товарищей затем были привязаны к доскам от забора, которые потом пустили по течению Сены. И если на пути не попадалось никаких препятствий, то плоты со страшным грузом следовали до самого Руана, демонстрируя тем самым, каким суровым может быть наказание.

Здесь мы видим собрание воедино многих уже известных элементов: упор на зрительное восприятие и чрезмерную жестокость короля, а также одобрение и восхваление аббатом «руки Божьей» и праведного воздаяния виновным за их прегрешения. Здесь также присутствует и ксенофобия, поскольку убитые были нормандцами, а не французами. Это, конечно, не служило сигналом к изуверствам, но все же казалось чем-то предопределенным свыше. Как же просто совершать акты отвратительной дикости в хаосе настоящей войны!

Реакционные сходства между Генрихом и Людовиком скрывают растущие расхождения представлений англичан и остальных европейцев на монархическую форму правления. Во Франции, Германии и где бы то ни было теократическая монархия испытывала куда более значительное влияние, чем в Англии, прокладывая путь к последующему абсолютизму. Это частично объясняет, почему меры, предпринимаемые против катар в Южной Франции, получили столь мощную королевскую поддержку — ведь они создали другую грань божественного закона и порядка. Это также помогает объяснить относительный (для Англии) недостаток активной политической оппозиции против французских королей. Французские бароны оказались неспособны выступить единым фронтом и создать эффективную программу борьбы с королевским деспотизмом, и даже когда начались серьезные восстания, их намерения главным образом сводились к тому, чтобы изменить политику правительства, а не угрожать непосредственно королю. Французы с ужасом взирали на проявившуюся позднее склонность англичан убивать собственных королей, сами они вкус этой крови попробовали намного позже.

В Англии выступления против монархии, сами по себе чрезвычайно опасные, казались не столь серьезными в силу того, что королевская власть в стране носила более феодальный и менее религиозный характер. Термин «феодализм», несмотря на всю современную критику, весьма точно отражает особенности иерархического общества. «Добросовестность», или честные намерения, требовалась с обеих сторон при заключении личной, политической сделки между лордами и вассалами. Таким образом, если король, особенно в таком государстве, как Англия, оказывался неспособным исполнить свои обязательства в этой сделке: поддержать закон и порядок в стране, обеспечить надлежащее управление, защитить королевство и т. д., — он рисковал тем, что его могли призвать к ответу, притом без особых церемоний. Если английский король путал свою теократическую и феодальную роли, то это вызывало кризис внутри королевства. Даже когда феодальные отношения пришли в упадок, теократическая монархия в Англии эпохи Позднего Средневековья по-прежнему носила ограниченный характер, как явственно демонстрирует правление Ричарда II.

Теория — это одно, а реальность — совсем другое. Для правителя важнее всего было удержать власть; ради этого ему приходилось применять насилие, причем широко, однако действовать следовало крайне продуманно. Проявление слабости могло сослужить плохую службу. В хрониках Джона Хардинга находим характерное предупреждение для монарших особ:

Короли, не следующие закону и не хранящие мир,

Вскоре покидают эту землю,

И не познать им благодати Божьей после смерти.

Излишнее насилие и чрезмерная жестокость со стороны монарха получали одобрение; выборочное, непоследовательное проявление насилия — нет. Филиппа Мэддерн выделила три категории оправданного насилия, применяемого королем в роли судьи. Во-первых, карательные акты как проявление власти монарха, причем власти, дарованной ему Господом. Во-вторых, насилие, направленное во имя доброго дела — например, поддержания мира и порядка. В-третьих, насилие, направленное против определенных лиц, то есть преступников и грешников.